закидаю вас буквами.
КРАСНЫЙ ОРГАН
1
Есть снег. Бетонная струна
звенит. Горят куски окраин,
лепечут, блещут, моросят -
как лобик медного орла.
Есть лес. Есть лодка и река,
стручки байдарок, груши вёсел,
отчётливо сидим, нам головастик -
прочерчивает петли зодиака.
Когда снимая с окон шелуху,
крыжовным, полым наливаясь соком,
мы поднимали веру и тоску -
как из подрамников уставших богомолов.
Рассматривали их, любили -
и понимали ворс вечерней тени,
гжель солнца, строек арабески,
недоуменье водяного в тине.
2.
Прохожий был символом -
мост превращался в трубу -
костеневшую ворохом пений,
в спинку и лобик, нос, губу,
пучились древние формы головы и рта, -
сонмы гусениц сна и жизни,
монахи, ходившие по дворам -
говорили о тьме и джазе.
Был символом воздух, астра, опал,
коридор огоньком на небе -
был маленький мальчик - жрец,
послушник страшного времени.
Сын чувствует, ходящий по ворохам жизни,
среди стекловаты, робких, пустых материй,
что-то сквозит сквозь щели,
сын знает души вещей.
Странное царство смотрит сквозь щели –
людей раньше не было, был Плещей.
Наш город не город был,
просто - дерево, вертикаль,
суккубы земли, сугробы,
валуны и болота, мох, дубы -
это потом внезапная дрожь -
сковала жилами хлипкие глуби -
отчеканила площади, приравняла углы,
сделав симметрии вод и растений -
души падали к вымени -
кроваво пронзая, пронизывая живое -
золотые почки церквей -
розами - в перегное.
Гул жизни безмолвную вечность ранил -
зловещий гул человеческий, сверкало в ране -
тощее озеро, гремящее синей линией -
где старые духи, жуки с горбами -
сверкают клиньями -
безмолвную ночь земли, сон тонн
безмолвной земли неясного небытья -
оглушило, спаяло, свернуло -
наваждение, гидра, змея -
задрожала тьма,
закудрявился сизый лес,
раскидав купола, холмы опрокинув,
стаи жердей, металла скалы -
как в ножны, в глину.
Зашелестел дым, животные сумерки -
запахи и свистки новородившихся трелей -
загрохотал механизм старухи -
живого, глядящего Бога людей -
долина ушла в стеклянную высь,
оставив нам отраженья и мороси,
о чем и плакал восьмилетний сын,
глядящий в бесцветные поросли -
крапив и домов, труб, железа -
он видел деву истерзанную -
бледно певшую возле.
3.
Есть дым. Квадрат, стена, сарай -
скворечник, колесо и дерево -
и в зрении посверкивает марево -
чудовищная, чёрная спираль.
Кузнечик, оживающий в руках,
бутоны, влагой красной полные,
везде несуществующий орган -
меж бисерными кронами играющий.
И ветер, поднимающий дома -
на ниточке, как шарики парадные -
затихнет, перемается когда -
затихнем, образуемся обратно мы.
Нам хочется спокойной красоты,
сердечных разговоров и молчания
великого; безмолвной полосы -
когда-то нас родившего, сияния.
***
ВЕЛИКАН
Есть пейзаж - замирающий город, хороший -
огнеликий святой на столбах, над деревьями, над каруселью -
называет людей,
и растут имена их когтями,
чашелистиком, жилистой, мятною лелью,
сине-цветной камеей.
Медовеет земля,
и над ней великан потрясает культями,
ослеплённый, ревет, и туманные слезы безумца
вьются птицами.
Древенеют бессмертные вороны.
И цветок из ладоней спадает в дрожащую варь -
раскидавшись - вонзается в дымные волны -
это лилии слов, это лилии синего прошлого,
и на них красота, красота - поболтает песочными ножками.
И безжалостный царь -
желтый жар пожирает прозрачных детей великана -
огнеликий святой раскрывает цветущие книги -
и растаявший труп серебрится -
остекленный, опавший ложится на сонное солнце,
и поет лиловея.
Существо, рассеченное плетью дороги,
вечнозвонное, с ребрами бережных фабрик -
замирающий шум, шевеление, трение неба -
опускает глаза, закрывает шершавые жабры -
он всего лишь комок чёрных, мокрых материй -
он свернувшийся жук, он сливается с илом стеклянным,
трескотня, мошкара заполняют его стооконность, стоглавость -
и оставшись одни голосят медноглазые звери.
Он родится в скучающем дереве,
хворост и пыль,
гулко-сонные зубья репея -
раскалят белый купол его колыбели,
зазвенит новый голос великого нового зверя,
зазвенят насекомые,
пустота накренится, сырое, багровое облако -
разразится зарей, имена перечтет невесомые.
Сотворенный святой,
бьет в мертвеющий, медленный колокол -
именует безмолвные пены и накипи
у раскрытых глазниц - где мерцают бессмертные ялики -
- где плывут и плывут,
лиловея, остывшие лилии.
Где плывут и плывут,
лиловея, остывшие лилии,
что когда-то в руках великана алели.
***
Метаморфозы
у кленовых семечек два крыла.
в них смотреть - там плывет маскарадный лес,
анфилады ос; и безмолвный блеск
слепит словно бы купола.
(Золотые капли стоят во мгле) -
слышишь музыку прелой, лесной глуши?
там, где вой и тоска вершин,
паучок смеркается на листке?
Среди радуг, шепчущих "Впереди",
и болот, жалко стонущих "Полоса" -
начинался храм; сквозь его глаза -
прорастает клен и поет внутри.
Дребезжит туман, и Москва кругом -
и краснеет тень и живет пока,
на твоих руках - трафарет листка,
оживает вдруг золотым жуком.
И живет, летит к грозовым дубам,
скоросмертных труб, онемевших птиц,
сквозь горячий смог городской косы -
на мгновенье кажется белый храм.
и кленовых семечек два крыла,
все танцуют свет твоего тепла.
***
Песенка Быковскому Пруду
я - маленький, скучающий шизоид -
спускался по разорванному скату.
И видел свет; и лазоревый кратер -
над ним всегда немыслимые зори.
я позабыл, где завтра, а где только...
позавчера, сегодня; этот ветер
вблизи, и лебедевый купол светел -
и странно хорошо, величественно горько.
Он медленно поет, синея между сосен.
Вокруг страна горит, икая электронно;
я был как бы всегда, в моих руках икона,
но шаркающий враг по берегам елозит.
Но сквозь мгновений дым сиреневая утка
пронзит его слезой; зашелестят кувшинки,
наполнятся росой слепые выемки,
И льдиста синева,и в выси нет ни звука.
(хотя вот самолет, но он в другой скорлупке)
Я там еще сижу, меж мокрых трав и мусора;
гнилые мужики краснея трут тарзанки,
и городская мертвая мозаика -
трещит железом и натянутыми троссами.
Опустишь ноги в гниль, зажмуришься, качаешься,
ладони ищут пыль, дыхание песочное,
сияние вокруг безмолвное, непрочное.
И вот он - царь прудов - приоткрывает жалюзи.
(хотя - нет, нет - он слеплен весь из символов)
Он смотрит сам в тебя, смеясь так... словно огненный
родился небосвод - из ничего, над мертвыми,
и нету больше снов; мучители - за жатвами -
исчезли навсегда, скрипя тугими копьями.
Он круглый, он луна, всезнающий и добрый,
я только час стоял, бездумно хохоча,
старик прошел - "скажи, который час?",
Крапивы замерли, как солнечные кобры.
***
Там ли кончается наша жизнь
Нет больше слова, даже этот звук -
- дрожит надежно, хочется сорвать,
как малый лист, и с яростью безбожной
звук-слово грызть
и грызть и растоптать.
Я видел форму снега, где бы здесь
свою болезнь словесную примерить?
Есть молчаливые хранители снегов,
есть белоснежное движение тумана,
но слова нет им,
какое-то демоническое покрывало,
окутало молчанием бывший прежде мир,
и сталась скука, материя твердой стала,
мы думали - мы мертвы, но некуда умирать.
(я знал одного мертвеца, он заглядывал
в другие миры, потом возвращался,
он говорил, что нет удивительней нашего человечества,
что он с удовольствием здесь бы родился,
но сколько раз получалось все не то -
не по-настоящему, ревом он оглушал
наши долины и берега, печальные города,
как если б дубиной исподтишка – так визжал,
разрывающий сам себе глотку и прочее,
он удивлялся - как водку
выпил, так охлобысть,
что просто теряешься сам не свой,
к тому же и тяжесть, и нервы играют,
вот что значит родиться у вас).
Шел вечер.
В пространство электрической земли
упала тень разрозненного дома,
как неуверенно колесо со своей колеи
сходит, так и нам кажется, что кроме
существующих теней и их просветителей
бывают ни к чему не причастные субъекты -
(объекты сами себе)
Смеркалось. Медленно греша -
там души догорали, там и там.
Вот тоже - и моя душа,
тенькала чуть слышно, затаенно,
мечтая оказаться формой снегиря, или фонаря,
или белым, непричастным огоньком,
или оголившимся кустом.
И сталась удивительной вся жизнь -
одна крепилась из маленьких неважных впечатлений
и вот она свистит вьюном и вовсе, вовсе умолкает.
и было удивительно - мы все
как бы не вместе в этом гулком мире,
мы и не люди даже, просто так.
соединение бессмысленных цепей,
звон волнительной травы,
немного падающая сосна.
Вот кошка сидит у окна.
Смотрит пристально в мерцающую ветвь,
и больше ничего нет.
и больше – даже не говори.
ты будешь задыхаться и смотреть,
нить слов вытягивает смерть.
Там ли начинается любовь, когда
любовник поцелует деву в темя –
и вдруг увидит в темени окно –
и сквозь него, сквозь жилки и сцепленья –
сквозь наспех сколоченное лицо,
натянутый кожаный капюшон,
надетые неправильно глаза –
сквозь все это – белые города и
синие хвостенковские волы.
И там ли кончается любовь, когда
любовник не увидит ничего –
- попеременно щелкающих скул,
размеренных румянцев на щеках,
и шаткий черепа овал,
и дальше – стонущий провал.
Там ли кончается наша жизнь, когда
за ширмой подобных, каменно-снежных дней –
- падает птица с капельками на глазах –
мы видим обрывки газет, горящие на ветру,
чуть бесноватые наши глаза,
в чуть подвывающую дыру.
Там ли кончается наша жизнь, смотри
- вот идем мы и вон там тоже мы,
мы бесконечные дураки,
от края земли до края земли,
мы в вертикалях и плоскостях,
мы на костях,
Там ли кончается наша жизнь, смотри,
где начинается жизнь других.
В каждом последнем вздыхании на ступень
падает вовсе не наша тень.
Над пропастью задымленной шел дождь.
Шел пар, подснежники белели,
так оголтело вглядывались в дождь
безумные, полуденные звери...
так оголтело вглядывать вокруг,
и все переживать на этом свете,
и радоваться пропастям вокруг,
удерживая сон в заснувшем теле. _________________ vergissmeinnicht
Последний раз редактировалось: Кирдань (Чт Июл 09, 2009 5:15 pm), всего редактировалось 1 раз |