Святые заступники: Брахма Нарада, Архангел Гавриил Клуб друзей и читателей Розы мира (2007-2011)

Три вещи не возвращаются: выпущенная стрела, сказанное слово и упущенная возможность.
(Арабская пословица)

 
Перейти на сайтСайт   АльбомАльбом   ПомощьПомощь   ПоискПоиск   ПользователиПользователи   ГруппыГруппы   
 ПрофильПрофиль   Войти и проверить личные сообщенияВойти и проверить личные сообщения   ВходВход 
Святые заступники: Бодхисаттва Гуаньинь, ангел

Дорогие друзья, форум закрыт для написания сообщений.

Похороны. Рассказ
 
 
Добавить тему в избранное   Ответить на тему    Клуб друзей и читателей Розы мира (2007-2011) -> Личное -> Личное творчество
Предыдущая тема :: Следующая тема  
Автор Сообщение
Гарайшин



Зарегистрирован: 21.12.2008
Сообщения: 147
Откуда: Санкт-Петербург

СообщениеДобавлено: Сб Янв 10, 2009 4:36 pm    Похороны. Рассказ

Похороны.

1
Когда дождь, тоскливо тарабанивший по крыше всю бессонную ночь, смолк, было уже раннее утро. Рваные края темно-серого неба за окном, клубясь над деревней свинцовыми тучами, облизывали сначала пожелтевшую крону двух тополей, сиротливо склонившихся над останками деревянной церкви, а затем, клубясь, неслись дальше над почерневшими от времени, еще уцелевшими или уже провалившимися от ветхости избами. И устремляясь все дальше и дальше в сторону кладбища, буквально падали на далекий, на горизонте стоящий лес.
Некогда большая и богатая деревня окончательно пришла в упадок. И теперь, доживая свой век, жили в ней в большинстве своем такие же старые и ветхие, как и все окрестные строения, старики да старухи.
Церковь в центре деревни, уже давным-давно не высокая и не красивая, успевшая побывать и складом и мастерской, ныне заброшенная и полуразрушенная, убого торчала из земли обрубком-калекой.
Тоненькие березки возле самых окон старой избы, качаясь на ветру, сбрасывали с себя остатки холодных капель дождя. Мечущиеся желтые листья, почти не слышимые за двойными рамами, беспрерывно трепыхались на ветру. Время от времени срываясь, листья летели к дому. Бились в окна, в бревенчатые стены и, упав, замирали. Но затем подхватываемые и гонимые новым порывом студеного, осеннего ветра, неслись дальше.
Варя, худощавая женщина под сорок, глядя в маленькое окно и подперев голову кулачками, забывшись, тихонько покачивалась из стороны в сторону, едва слышно мыча что-то до боли тоскливое. Неухоженная табуреточка под ней, по-старчески тихо скрипела, зажимая каждый раз в щель между досточек черную ткань Вариного траурного платья.
В рассветный час, меж луж, по изрытой ямами улице, тянулись за двумя темными женскими фигурами в черных платках, две коровы. Тяжело переступая, коровы шли при каждом шаге медленно опуская и поднимая головы, словно кивая. Проходя мимо дома, одна из женщин натолкнулась взглядом на печальное Варино лицо и, обернувшись, опустила глаза. Другая, шедшая чуть впереди, погрозила хворостиной ближней за ней корове. Что-то крикнула ей. И та, задрав вверх сломанный рог, протяжно и с обидой в голосе замычала. Шедшая следом корова, вторя ей, подхватила было с той же щемящей нотой, но, промычав сипло и глухо всего несколько «нот», опустив голову смолкла.
Варя, проводив взглядом одинокие фигуры, закрыла ладонью усталые глаза.
С печи доносилось тяжелое сопение и храп. Когда храп усиливался и становился в утреней тишине невыносимо громким, слышно было, как храпевшего на печи тихонько толкали. Женский голос едва слышно шептал: «Пашка. Паш». Его снова толкали. «Не храпи. Слышь? Сил нет». Тот ворочался в ответ. Храп обрывался. В наступившей тишине было слышно, как Павел ерзал, глухо ворчал. Затем затихал и засыпал. А через некоторое время все повторялось сначала.
В дальнем углу, где-то под кроватью осторожно скреблась в полумраке мышь. И тогда старая, худая кошка, уже плохо видевшая, нервно подергивая кончиком хвоста, поднимала, прислушиваясь, облезлую голову. Долго слушала. Нервно дергала, в начавшей уже светлеть избе, усами, но с печи не прыгала.
Две большие черные мухи, громко жужжа, пролетев над Варей, ударились со всего маху о стекло. Догоняя друг дружку, быстро перебирая лапками поползли верх. Жужжа сорвались с места и улетели. Слышно было как они, летая где-то за спиной, сталкивались и разлетались. Одна из них, разогнавшись, круто спикировала и ударилась со всего маху в лицо спящего человека. Тот во сне вздрогнул и, охнув, проснулся.

2
Он долго лежал с открытыми глазами, ничего не понимая. Затем сел на кровати. Почесал под рубашкой грудь. И что-то пробормотав, стал тереть ладонями о штаны. Голова его была почти седа. Худое лицо из-за низких мохнатых бровей казалось угрюмым. Жесткие усы торчком стояли над потрескавшейся губой. Озираясь, он заметил у окна сестру. Стараясь не скрипеть половицами, осторожно подошел и, тихонько положив свою тяжелую руку ей на плечо, шепнул почти в самое ухо:
– Иди, поспи. Рано еще.
Варя испуганно вздрогнула.
– Фу, Семен! Ну, напугал, – она, быстро шепча, замахала на него руками. – Ну, напугал же...
– Я говорю… – Семен виновато и простужено крякнул и столь же тихо добавил – Полежи еще. Рано.
Варя замотала головой.
– Нет, не хочу.
– Иди, – Семен легонько подтолкнул сестру в плечо.
– Нет, – Варя снова замотала головой. – Не хочу, – и, сморщив лоб, добавила. – Голова болит.
– Ну, ну, – Семен осторожно, чтобы не шуметь, пододвинул к себе стоящую возле стола табуретку и сел рядом. – Что ж, пошепчемся, – зевнув, он оглядел, обернувшись, избу и совсем тихо добавил. – Умаялись все. Спят.
– Что? – спросила Варя, не расслышав.
– Спят, говорю, все. Умаялись.
– Да, да. – Варя кивнула несколько раз – Пусть спят.
Семен смотрел на нее и, разглядывая знакомые черты, во всем узнавал мать.
«Вылитая мать – думал он, щуря близорукие глаза, поглядывая то на сестру, то на старую фотографию матери на стене. – Прямо копия. И волосы такие же. И глаза такие же. И нос».
– Чего?
– Да нет, ничего. Говорю, совсем как мать ты теперь. Вон… – и он мотнул головой в сторону фотографии.– Варь, сколь же мы не виделись-то? – спросил Семен после некоторого молчания.
Варя, продолжая тихонько покачиваться, словно откуда-то издалека смотрела на брата и казалось совсем не слышала.
– Варя, – Семен осторожно тронул сестру.
– Лет пять, – она почти беззвучно шевельнула губами.
– Да уж, годы летят. Э-хе-хе, – Семен шмыгнул, простужено носом, а затем тяжело вздохнул.
Некоторое время сидели молча, думая каждый о своем.
– Варя, а Светланка-то в каком классе учится? – наконец шепнул Семен.
– А? В третьем.
– Большая уже… Варь, что-то похудела ты совсем? Какая была. О-го-го! А, Варь? Помнишь, как тебя звали? Помнишь? «Пышка»!
– Да уж, скажешь, – Варя печально улыбнулась. – Помню.
– А теперь? Худа больно. Что ж, так-то?
– И не спрашивай, – она устало махнула рукой. – Сил нет. Болею все. Глаза замучили.
– Глаза, – Семен замолчал. – Да, да. Помню. Мать сказывала. Что ж врачи-то?
– Врачи... – она с грустью отвела взгляд. – Лечат врачи.
Несколько капель дождя, слетев с листьев, чиркнули мокрыми следами по стеклу.
– А что же Сергей не приехал? – Семен участливо положил свою шершавую ладонь на плечо сестры. – Не отпустили что ль на похороны?
– Светланку-то не с кем оставить.
– А мать его что же?
– Плоха уже совсем. Старая, болеет все, – Варя поправила вылезшие на лоб из-под платка волосы и, глядя на брата любящими глазами, тихо спросила. – А как ты Семен?
– Ай, – смешавшись, Семен махнул рукой – Нечего и говорить.
– Что так?.. Как Люба? Как дети? Совсем не пишешь.
– Нечего и говорить. Нечего и говорить, – продолжал бормотать, сконфузившись, Семен, тяжело опустил голову. – С Любой все… разошлись… Вот… Постой, мать не сказывала что ли? Все с ней – разошлись.
– Да ты что! – тихо вскрикнула Варя, всплеснув руками. – Вот горе-то! Вот дураки-то! А дети? А дети-то как?!
– Нечего и говорить... Нечего и говорить… – Семен снова махнул рукой. – Старший мой и не знаю где. Уехал. И не пишет. И не ответа и не привета, – он снова тяжело вздохнул. – Вот воспитывай. Расти, – в надтреснутом голосе его была слышна обида и боль за всю свою какую-то нескладную и неуклюжую жизнь. Было видно, как Семен тяжело переживал случившееся, виня во многом себя, от того скрипел зубами и тягостно вздыхал. – Катя, дочка наша, с Любой живет… – шептал он еле слышно. – Здесь недалеко. В райцентре. Но ведь, Варь, слышь, до меня-то ей всего час автобусом и ведь не едет. Нет. Нет, не едет. Не нужен я им. Никому, – Семен, вновь опустив голову, замолчал. – А младшего… в прошлом годе посадили…
– Боже мой! Ваську?! О, Господи! Да как же это? Боже мой… – Варя, заплакав, охая, гладила брата по плечу. – Да что же вы все такие… Такие несчастные… Такие неладные… Такие неустроенные. Как же так-то, Семушка? – Варя горько и беззвучно плакала, жалея и Семена, и его жену, и его детей, и его и их, всю такую нескладную жизнь.
– А вы устроенные? – шепнул в ответ со слезой Семен. – У вас складно ли все? Устроены ли? А кто устроен-то? Кто?
И от этой горькой правды стало уже совсем невыносимо больно. Больно и за себя и за своих родных и близких. Больно за эту заброшенную деревню, за умершую мать, за людей вокруг, за знакомых и незнакомых. Больно за весь, такой болезненный и страдающий мир, такой нескладный и жалкий, что не жалеть и его и всех живущих вокруг, было ни как не возможно.
Варины слезы, крупными каплями текли из глаз сами собой, заволакивая собой все вокруг. Заволакивая все какой-то щемящей и невыразимой болью. Вторя столь же бесконечному и безутешному дождю за окном, оплакивавшем, казалось, теперь и весь мир вокруг...
Когда боль, перелив часть себя через край страдающих сердец, ушла своими остатками куда в глубь, слезы потихоньку кончились, оставив на поверхности едва ощутимую щемящую горечь.
Тяжело вздыхая, брат с сестрой долго молчали, глядя в окно на тихий плачь природы – непрестанно моросящий дождь. Холодные капли его, гонимые ветром, летели в окно и разбивались о стекла. А затем вновь сливаясь, стекали тоненькими струйками вниз.
Семен, глядя куда-то в непроглядное небо и думая о чем-то своем, двигал в раздумье бровями. Шевелил беззвучно губами, а затем горестно произнес:
– Благодарность это мне от них. За все. Да, Варь. Вот так вот. Благодарность это. Спасибо значит. – Семен чиркнул спичкой, но, не закурив, загасил ее. – И я вот что, Варь, думаю. Мы вот все мать здесь бросили, – он обвел глазами избу. – Бросили. Бросили мать. Не возражай. Конечно, не хотела она ни к кому ехать. Ни ко мне. Ни к Петру. Ни к Павлу. И ни к тебе. К любимой дочери…
– Так ведь…
– Да не думай, я никого не виню. Нет-нет. Все же понятно, – Семен махнул рукой. – Говорила, что отец здесь похоронен. Что жизнь здесь прожила. И умирать здесь будет. Говорила. Говорила, конечно. И так оно все и есть. Но ведь дело не только в этом. Ведь не только. Ездили-то мы к ней как? Плохо ездили. Редко. Рядом совсем живем-то. Тебе вот, если только сутки. А остальным? Кому полдня. Кому меньше. Рядом, словом. И ведь не ездили. Приезжали, конечно. Кто картошку покопать. Кто сена накосить. Дров там… Но ведь редко, Варь. Ой, редко. Редко приезжали. Детки. Хозяйства. Работа. Все беготня-суетня. То одно, то другое. Ни времени, ни сил. Все один к одному.
– Да, Семен. Да. Виноваты мы, – Варя вытерла тяжелую слезу. – Виноваты…
– Конечно так. А как она к нам ездила? Опять же, с неохотой ездила... Да что там говорить. У Павла только жилье большое. Дом он новый поставил. Знаешь? – Варя кивнула. – Во. Так у него и детей-то пятеро. Да еще и теща. А у остальных? У Петра однокомнатная в городе. У меня комнатка. И у тебя не лучше. Так?.. Приедет к кому-нибудь мать. Поживет день-два. Ну, недельку. Ну, две. И все. Вот мать уже и в тягость. Да… А она, что же не чувствовала этого? Не видела? Все видела. Вот и спешила обратно. К себе. А легко ли одной? Годы-то не те… Жизнь-то какая тяжелая прожита. Чай почти одна всех нас подняла-то. Отец-то от военных ран скончался рано… Вот.
Варя слушала, и слезы вновь горестно наворачивались у нее на глазах.
– Так. Так, – кивала она, соглашаясь. И тут вдруг не выдержала, ткнулась брату в плечо и сдавлено запричитала. – Ой, ты, мамочка наша... Мамочка любимая…
– Ну. Ну не надо. Не плачь, сестренка. Не плачь, – шепотом успокаивал ее Семен, нежно гладя по голове грубой, шершавой ладонью. – Не плачь, сестренка. Успокойся. Что уж теперь. Ну. Ну. Разбудишь всех. Не надо, Варь.
– Не буду. Не буду, – она, тихо шмыгая носом, приложила кончик платка к глазам. – Как же это. Что же это за жизнь наша такая? Как же это все так, Семушка?
– Ладно, сестренка. Ну, все. Все. Все. Успокойся. Чего уж теперь, – он, глядя в окно, замолчал, сунул в зубы спичку, а затем, нервно покусывая ее, добавил в раздумье. – Вот и к нам теперь детки наши, как мы к матери нашей… Вот мои сейчас. Что может твоя потом. Не дай Бог, конечно...
Дождь за окном усиливаясь, косыми линиями отчаянно бил в окно. Листья, срываясь с веток, друг за другом летели к земле. Летели далеко-далеко, несясь один за другим.
– Ты-то как, Варя? Расскажи хоть. Не пишешь. Не едешь. Как ты? Сергей как? Все в милиции? – Семен покачал головой из стороны в сторону – Пять годков!
– А?
– Я говорю, пять лет не виделись. Время-то бежит как!
– Да, – Варя провела рукой по голове брата. – Седой совсем. Старик.
– Ну, какой же я старик? Тебе сейчас сколько? Еще и сорока нет? Ну вот, а мне на десяток поболей. Какой же я старик? Жизнь такая, скотская, – Семен, хмуря брови, замолчал, а затем, вспомнив что-то, улыбнувшись, оживился, – Мать в прошлом годе ездила, сказывала про Светланку. Такая, говорит, славная. Смышленая. Послушная. Фотографии вон привезла. На комоде. Вон на видном месте. Светланка-то вылитый отец.
– Да, в Сережу.
– Сказывала, что он у тебя строгий. Не больно балует дочку.
– Строгий, – с печалью в голосе согласилась Варя.
– Во. Во. Вы уж не обижайте дите. Мать ее шибко любила. Приедет и все про нее. Все про нее сказывает. Словно и внучат-то у нее других нет. Вот как. Да... Ну что, расскажи хоть как живешь? А то все я, да я.
– Так как-то… Все хорошо вроде. Все ладно… – Варя пожав плечами, опустила глаза и замолчала. – Как все живем. И рассказать-то нечего. Как все…
В наступившей тишине было слышно как дождь звонко бил по стеклу. Вода, стекая с крыши, стучала по земле. Тоненькие, упругие струйки, то и дело обрываясь, летели вниз. Но тут же следом за ними устремлялись новые. И цок-цок – выбивали в холодной земле кратеры-ямки.
– Экий дождь, – Семен поднялся, глядя в окно. – Перед самым приездом твоим начался. У какой! И считай без малого сутки льет. Затихает и снова. Э-хе-хе. Ладно, – Семен, крякнув, поднялся. – Мы с тобой еще поговорим. Обязательно. Правда?
– Конечно, Семушка. Конечно поговорим, – Варя кивнула.
– Ну, хорошо. Пойду до Степана, соседа. Узнаю, приехал ли. Машину обещался, – уходя, Семен обернулся. – Варь, там мать письмо тебе написала. В буфете. Отправить вот не успела. В буфете. – Семен хотел было еще что-то добавить, но, потоптавшись, повернулся и пошел. В дверях обернулся вновь. Качая головой, посмотрел своими серыми, усталыми глазами на сестру. – А ты поспи, Варь еще. Ночь ведь не спамши. Отдохни с дороги, – ласково сказал он едва слышно и, осторожно прикрыв за собой дверь, вышел.

3
В стареньком буфете на полке, среди аккуратно расставленных толстых граненных стаканов и точно таких же по форме, но меньших по размеру, стопок, между двумя большими, с отбитыми краями, глиняными кружками, доверху наполненными вперемежку с пуговицами пачками старых таблеток, лежало, среди каких-то пожелтевших бумаг, письмо от матери. Варя поднесла его к глазам, с болью рассматривая незапечатанный конверт, исписанный знакомым неровным подчерком. Такие же убористые буковки густо покоились и на двойном листке ученической тетради.
Варя развернула лист, разгладила его в ладонях и едва прочла первые слова, как глаза, в какой уже раз, наполнились слезами. Строчки растворились и поплыли, и только наполняя все пространство, кругом звучал и, казалось, гладил Варины хрупкие, содрогающиеся от горького плача плечи, мамин, такой всегда добрый и нежный голос: «Здравствуйте, моя милая доченька Варя, мой зять Сергей и любимая внучка Светлана…»
Варя уронила голову на руки и глухо зарыдала от невыразимой и мучительной боли...

4
Когда гроб вынесли из избы, дождь удивительным образом перестал. Старухи и бабы, собравшиеся на похороны своей доброй и отзывчивой односельчанки, заголосили. Запричитали, искренне плача под порывами ветра, что чуть поутихнув теперь, по-прежнему сурово и грубо трепал их черные платки. Холодным потоком бился в подолы. Сурово трепал молоденькие березки, заставляя их в ответ хлопать и похлестывать друг дружку тонкими, гибкими ветвями.
Гроб понесли со двора и желтые листья молодых березок, гонимые очередным порывом студеного ветра, словно прощаясь, полетели следом. Несколько листьев, поднявшись высоко, скользнули над головами и, упав на белый саван, словно прощаясь, крепко прижались к телу взрастившей их женщины.
На похороны пришли, еле ковыляя, и несколько совсем уже слабых старух. Разбитые и согнутые жизнью пополам, вот уже много лет они приходили на каждые похороны, с тоской, недоумением и даже с укором в ввалившихся глазах, провожая в последний путь своих более молодых односельчан. Давным-давно уже жаждя умереть, устав от жизни, старухи вытирали свои пустые, выплаканные за долгие жизни, подслеповатые глаза и недоуменно качали из стороны в сторону седыми головами, в некогда черных, а теперь уже застиранных-перестиранных платках.
Всякий раз, придя на похороны, поначалу что-то шептали они своими пустыми и беззубыми ртами. Задумчиво глядели по сторонам ввалившимися глазами. Чему-то тревожились и отчего-то беспокоились. Но затем, словно подобравшись к какой-то незримой, но, по-видимому, все же существующей между нашим и иным миром, черте, и смиренно заглянув за нее, как будто убедившись в спокойном будущем, ожидающим за этой чертой умершего, успокаивались и едва-едва заметно умиротворенно улыбались.
Длилось это не долго. Проходило всего несколько мгновений, и на лицах древних старух вновь появлялись отрешенность и усталость от долгой жизни. Но все кто знал об этой их удивительной способности, взглянув в этот миг на их кроткие и словно сияющие, на мгновенье почти ангельские лица, переполнялся, со слезами на глазах, спокойствием за почившего односельчанина.
Бывало, правда, и обратное. И тогда уже и сами эти древние старухи, что было мочи голосили вместе с остальными. Долго и более всех убивались за непутевого и нерадивого покойника. Истошно жалели его бедную душу. А затем как-то совсем по-детски жалостливо кивали куда-то в незримое. Заступнически жаловались кому-то не видимому на тяжелую жизнь и тяжкие испытания, что выпали на долю умершего. Кротко просили, чему-то соглашаясь, кивали при этом белесыми головами, и долго-долго трепетно молили и молились.
Но в этот раз случилось удивительное. Когда их и еще нескольких старух, рассадили в кузове на табуреточках рядом с гробом, а сама процессия едва двинулась к кладбищу, одна из старух вдруг сползла на колени и, подняв свои старческие, задрожавшие от волнения руки куда-то в сторону и вверх, громко и неожиданно для всех заголосила:
– Матерь Божья! Матерь Божья! Не оставь и нас. И нас!... За-бе-ри и на-ас, бедных сирот… – она горько, совсем как ребенок, призывно и громко плакала, – Заб-бери и нас! За-бе-ри-и-и… – направляя кому-то незримому свои дрожащие руки, она плакала так скорбно и столь горько, как плачут лишь в тяжелую минуту расставания малые дети, навсегда отрываемые от своих матерей, – Заб-бери и нас! Не осс-ставь! – Убивалась она, доверчиво, совсем как ребенок, протягивая Кому-то незримому свои скрюченные от долгой и тяжелой жизни руки.
И тут же завторили ей, рухнув рядом, ее старые подруги. Запричитали столь же жалостливо и неописуемо горько:
– Мат-терь Бо-ожья! Не оставь и на-ас!.. И-и-и на-а-ас!
А затем и вся процессия, подчиняясь какому-то внутреннему, глубинному порыву, словно бы поняв в этот короткий миг некую великую тайну, словно бы тоже узрев Великую Печальницу и Заступницу за весь род человеческий, упав на колени, заголосила наперебой, обливаясь слезами и отчаянно вскидывая в небо руки…

5
Как дошли, как хоронили – Варя почему-то не помнила. Уже в поезде все это постепенно выплывало откуда-то из памяти. Медленно вставало перед глазами, неизменно устремляясь к одному и тому же…
Варе снова и снова виделась свежевыкопанная могила. И стук земли, глухо падающей на гроб, вперемежку со стуком колес поезда, тяжело наваливался теперь на Варю, размыто и отсутствующе глядящую на мелькающие за окном, покрытые осенней желтизной, бескрайние леса, и давил, давил своей непрестанной и невыразимо-щемящей тоской и болью...
И тут, переполняя все ее страдающее существо, вновь вырвались из глубины измученного сердца горькие слезы. Губы, сжатые в линию, затряслись и задрожали. Лес за окном поплыл, теряя очертания.
«Мамочка, Боже мой, мамочка… – беззвучно причитала Варя, не вытирая и не пряча слез от участливых и жалостливых взглядов попутчиков. – Почему же все так? Почему же? Отчего же жизнь наша такая?...»

6
Сколько времени это продолжалось Варя, вряд ли могла понять и осмыслить. Может час. Может два. Но когда груз пережитого для Вариного рассудка стал мучительно невыносим, сознание, стремясь удержаться на плаву и остаться хоть в каком-то равновесии от случившихся потрясений, вдруг вынесло откуда-то из глубин памяти, разговор, услышанный ею при поездке еще в ту сторону. Спеша на похороны, она и тогда ничего и никого не слышала. Глядя словно бы сквозь соседей, Варя мыслила лишь о потере близкого и дорогого ей человека. Отсутствующе кивала, изредка долетавшим до ее сознания, обрывкам фраз. И задумчиво молчала. Теперь же ей вдруг во всех мелочах вспомнился недавний разговор двух ее прежних попутчиков, столь совсем к месту приходящийся для ее сегодняшнего состояния...
– Бог никого не наказывает, – упрямо твердил худощавый мальчик лет тринадцати-четырнадцати, то и дело, поправляя от смущения очки. – Если именно Он даровал каждому его свободный выбор, то не может же Он, за этот самый выбор, и наказывать. Добрые так не поступают.
– Видно, что прочитал ты много всяких книжек, – иронично усмехнулась сидевшая напротив полноватая хохлушка. – И видно в Бога веришь… – вскинув немного хитроватые, но добрые глаза, она перекрестилась, тяжело вздохнула, а затем, говоря тише, перешла уже совсем на доверительный тон. – Но ведь рассуждаешь-то как безбожник. Откуда ж не Он, если Он всем распоряжается? А если распоряжается, то откуда как не от Него страдания, откуда войны, болезни? За грехи наши. В наказание... Вот… И от Него, от Бога!
– Да, нет же! Я же вам говорю, – мальчик твердо стоял на своем. – Он дал и людям, а еще до людей, дал и духам полную свободу действий. Одни из духов, продолжающие жить по божественным законам – любить всех, творить ради всех и желать свободы всем, так и остались Ангелами, – рука мальчика, в волнении, то и дело тянулась, поправляя, к очкам. – А другие духи, что стали любить лишь себя, творить и действовать ради себя и желать свободу только себе, стали уже демонами. Но, будучи могучими и способными воздействовать на людей, они и теперь делают это только ради своей собственной темной выгоды. Даже если и помогают какому-то злому человеку разбогатеть или дают ему власть. Понимаете? Вся ради себя... Хотя и находятся они в ином, чем мы мире. От них все плохое. И среди людей и в самом человеке. И болезни от них. И злые законы. И войны. И воровство. И… – мальчик покраснел и смущенно отвел глаза. – И похоть… И пьянство. И все страдания людей от них…
– Воскресная школа?!... Молодец… – словно чему-то догадавшись, улыбаясь, благодушная женщина перевела взгляд на попутчиков. – Воскресная школа при церкви? Верно?... Своих внучиков, когда подрастут, тоже отправлю в Воскресную школу. Пусть священник и их научит также балакать. Я аж заслушалась. Молодец! И в правду… Чего ты? Не смущайся... А я поначалу испугалась даже. Такие слова говорит. Безбожник, думаю… Так, что ты там дальше говорил?
Преодолевая замешательство, отводя глаза и снова краснея, мальчик секунду-другую собирался с мыслями.
– Все страдания от дьявола, – продолжил он. – Ведь кого в Евангелиях Иисус Христос называет князем мира сего? Кого? Дьявола! Он, говорит, дьявол – “князь мира сего”. По-гречески “князь” – это значит повелитель. Понимаете?... Дьявол повелитель мира сего! А про кого Христос сказал, что ему принадлежит вся сила и могущества государств? – мальчик многозначительно кивнул. – Про него же – про дьявола! И дьявол кому, ради своей темной выгоды, хочет, дает эту самую власть государств...
– Не поняла? Что же это получается, супостат, ты этакий?
Мальчик от таких слов оторопел:
– Да… Так в Евангелии написано… И именно потому, что дьявол повелитель мира сего, и учил Христос в молитве “Отче наш”: “Отче наш… да придет царствие Твое, да будет воля Твоя и на земле, как на небе”. Понимаете? То есть эта светлая Воля, и эти светлые времена лишь еще только когда-нибудь будут на земле.
– И что? – не ожидая таких выводов, женщина даже растерялась. – И что теперь делать? Поклонятся сатане? Как сатанисты?!
– Почему? – не готовый к подобному обороту, мальчик удивленно вскинул брови. А затем, усмехнувшись, совсем по-взрослому спокойно и рассудительно добавил. – Конечно же, нет. Просто здесь два момента. Во-первых. Не надо винить во всем случающемся и происходящем Бога. Теряя тем самым веру в добро и в справедливость. А во-вторых, надо стараться совершать добрые дела, даже если нам сейчас плохо и тяжело. Не поддаваться темным замыслам и темным силам, и их темным внушениям. А делать и самих себя и наш мир лучше…
– Скажешь тоже. Лучше! – женщина горько усмехнулась. – Человек становится лишь хуже. Вон сколько войн. А экология? А…
– Именно лучше! – мальчик решительно перебил собеседницу. – И нравственность в обществе становится только лучше. Лет двести-триста назад, к примеру, все с удовольствием ходили на публичные смертные казни, как теперь на футбол. Подумайте только! Смертнику вспарывали живот или отрубали руки и ноги, а толпа одобрительно кричала, требуя продолжения. “Ура! – ликовали собравшиеся. – Руби!” Бр-рр! – мальчик передернулся. – Представляете?... А сейчас люди уже борются за гуманное обхождение с животными… Не так ли? Борются за права инвалидов. За…
– Вот именно, борются. А почему надо бороться?
– Да я же вам говорю. Темные силы, в смысле демоны, ставят у власти и дают богатства лишь тем, кто для них выгоден. Тем, кто будет в действительности лишь препятствовать становлению хороших качеств в человеке. К примеру, в своей фирме… Тем, кто будет игнорировать нужды и проблемы простого человека. Интересы человека именно как человека. Понимаете?... А ставят лишь тех… Точнее, надо сказать – стараются поставить тех, кто будет использовать деньги или свою власть лишь на себя, а не вовсе ради других. Для собственного богатства. Или, скажем, для процветания собственного бизнеса. Или сообственной карьеры. И не больше того... Не на других. Не на тех кто рядом. Не на тех, кто нуждается… Понимаете?
Или другой пример – средства массовой информации. К примеру, телевидение. Ведь, как оказалось, достаточно поставить во главе телевидения людей низкоморальных, что заботятся лишь о зарабатывании денег, что смотрят на жизнь не с высоконравственной позиции «вот добро, а вот зло», а лишь приземлено и приспособленчески с позиции «это для них правильно или не правильно»…
– Вот шпарит… Вот молодец! Я же говорю – Воскресная школа…
– Что?
– Не, не извини… Продолжай.
– Я говорю – Смотрят на телевидение как на бизнес, обращаясь к тем человеческим сторонам, на которых можно побольше заработать, обращаясь к низменному в человеке. Результатом чего и стало падение нравов в обществе. А кому это выгодно? Светлым силам или темным?
– Тут ты прав безовсякого. За одно место бы их всех подвесить, там на телевидении.
Мальчик с укором посмотрел на хохлушку:
– А уже, если вести речь о государстве и правителях, то видно, что большая часть усилий правителей направлена на государственную мощь. На законы об этом самом государстве. Об устройстве государственных структур. На укрепление власти. На гонку вооружений. Или на государственную промышленность… Словом, на укрепление этой самой государственной мощи. На государство…
– А вот здесь врешь! Сама, сколько живу, никак не разобралась с тем, что же это такое “государство”? А он, видите ли, разобрался. А о нас, людях, не пекутся что ли правители наши? Зарплата, там… пенсии…
От вопроса в лоб мальчик смутился:
– Здесь не все так однозначно... Это вообще очень сложный вопрос... Но я думаю, что народ и все что с ним связано, скажем, общество – исходит от Светлых сил. Культура. Нравственность. Хорошие законы... Словом, все что помогает становиться людям лучше или улучшать жизнь. А вот государство… Точнее сказать, такое современное устройство людей как “государство” – оно исходит от темных сил и ими укрепляется. Я не за анархию и не против государства. Я говорю против современного государства, что заботится прежде всего о самом себе. Ведь держится современное государство на чем? На насилии. На полиции. На армии. На иных органах и законах насилия… А у Светлых сил насилия нет. Я же вам говорил о том, кому, по словам Иисуса Христа, принадлежит сила и могущество государств. Помните? Дьяволу… Вот. Вот поэтому, те, кто находятся у власти, и укрепляют, прежде всего, государственную мощь. Армию. Военно-промышленный комплекс. Органы насилия. Словом, государство.
– Погоди. И что, разве все это не для людей что ли?
– Все это взаимосвязано. И государство и общество. Отделить одно от другого сложно. Но, по сути, государственная мощь не для людей. Вспомните советские времена. Вспомните времена Сталина. Разве все это было ради человека? Все усилия государства, прежде всего, были ради укрепления самого государства. Ради роста его мощи. А на человека усилия государства направлялись в последнюю очередь. Да и то лишь потому, что без людей, как гаек и винтиков государственной машины – как называл людей Сталин – темным силам нельзя обойтись… Да и еще потому, что Светлые силы в это самое время тоже не бездействуют. Они ведь тоже, преодолевая сопротивление, стараются улучшить и улучшают положение человека и человечества. Понимаете? Ведь все, что вокруг нас хорошего, в том числе и в государствах – это именно с помощью Светлых сил человеком сделано. Вот так… – мальчик, ища понимания, обвел глазами присутствующих. – Но человек со временем нравственно становится только лучше. Это точно.
– Нет, все же не согласна. Нет.
– Да, точно. Вы не смотрите на мир и на все происходящее в целом и сразу. Смотрите… – мальчик на секунду задумался. – Как бы кусками. Срезами. Ведь, к примеру, о каких пенсиях могла идти речь сто лет назад? Да еще полвека назад больничных-то не было! Люди нравственно стали выше… Не один или два человека, а большинство людей. И вот результат… А когда, к примеру, женщинам дали право участвовать в выборах? Немногим позднее отмены рабства! А отпуск по уходу за детьми, по беременности… давно ли… – мальчик, не договорив, смутился, но затем продолжил. – Да много еще чего не было раньше и стало только со временем. В том числе и в последние десятилетия. Понимаете?... А то, что и сейчас происходит среди нас плохое, так это говорит лишь о том, что и мы еще не стали до конца хорошими, и демоны стараются нам помешать… И именно отсюда все плохое вокруг нас. И войны. И бедствия. И страдания. Они по-прежнему стараются нам помешать… А вот то, что человек становится лучше – это точно. Просто наше техническое развитие – авиация, вооружение, промышленность – делает всякие наши плохие действия более очевидными и масштабными. Ведь только представьте, к чему бы приводили войны, скажем, сто лет назад, будь у людей того уровня нравственности, столь же развитая техника и вооружение? Вы представьте только!... Напомню, тогда детский труд считался нормой. Рабочий день повсеместно был не менее двенадцати часов. Не было никаких больничных и уж тем более отпусков. Да и кстати, – мальчик посмотрел на собеседницу, улыбнувшись. – В то самое время, между прочим, и детям и женщинам, за ровно такую же работу, как и у мужчин, платили много меньше. И лишь потому что они дети или женщины… Вот… А вы говорите, что люди теперь не стали лучше… Да тогда сливали отходы не то, что в реки, плохо фильтруя, как сейчас, их просто вываливали на улицу, а в городах – просто в окна или за порог дома. Вот вам и борьба за экологию тех дней!... Масштабы тогда были просто иные. Меньшие... А будь у людей теперь тот уровень нравственности, с нашим-то техническим развитием, представляете, что бы творилось вокруг?
– Можно представить… – полноватая женщина, по всему видно наконец-то согласившись с мальчиком, рассмеялась. А затем, слегка понизив голос, доверительно произнесла. – И что думаешь… Скоро это самое время… Ну когда, как в молитве “Отче наш… да придет царствие Твое, да будет воля Твоя и на земле, как на небе”… Эти самые светлые времена. А?
Мальчик засиял, и продолжил оживленно:
– Думаю уже совсем близко. Нет, не то время когда будет полная и окончательная победа Светлых сил. После антихриста. В то время когда совершится Второе пришествие Спасителя. Не это... Другое... Но тоже время победы над темными силами. Это когда объединятся народы и наступит Золотой Век человечества. Это когда, как помните, у пророка Исаии… – мальчик на секунду задумался, а затем процитировал. – “Придут народы и научит их Господь путям Своим; и будут ходить по стезям Его… И перекуют мечи свои на орала, и копья свои – на серпы; и не поднимет народ на народ меча, и не будут более учится воевать”. Это время, думаю, совсем скоро.
– На что перекуют мечи-то?
– На плуги!
– Ой, ли? Что-то не верится в такое.
– Да, будет. Это, как учит христианство, когда перед приходом антихриста наступит время всеобщего процветания и мира на земле. Понимаете? Всеобщего… На всей земле… Правда ненадолго. Лет на сто. На Золотой Век человечества.
– Ой, ли?... Да хотя бы на век! Наступит ли? И когда же?
– Да, наступит. И уже собственно и наступает. Смотрите, как объединяются европейские народы. Смотрите на Европейский Союз. По-моему, это и есть начало Золотого Века... И знаете, у России в этом будет особая роль… И именно из-за того, что есть в народах России особые качества, есть особое отношение к жизни… Как бы это объяснить?... Не такое потребительское, что ли, как, к примеру, на Западе. Ведь нашему народу нужен совсем иной смысл жизни. Понимаете? Более глубокий и высокий.
– Вот как?... И какая же у России будет роль? – все внимательно посмотрели на мальчика.
– Наполнить процесс объединения духовностью. Понимаете? Вдохнуть в него человеческие идеалы. Указать самые высокие цели. Чтобы объединение происходило не ради государств или ради исчезновения границ и появления одной общей границы, а ради человека. И даже больше того. Не ради удобства. А ради всего светлого, что есть в человеке. Это и будет Золотой Век. Или можно сказать… – мальчик расплылся в улыбке. – Время коммунизма. Только не сталинского коммунизма, когда темные силы через своего темного ставленника, хотели опорочить и не допустить это самое время, а коммунизма христианского.
– Христианского?! – женщина плеснула руками – Ну Воскресная школа, ты даешь!
– Да! Именно! – мальчик, словно ища понимания, вновь обвел сияющими глазами окружающих, и, остановившись на грустных, задумчивых глазах Вари, добавил. – Нам надо не винить в бедах Бога и Светлые силы. Ведь мы же с ними единое целое. Мы вместе с ними делаем наш мир светлее. И эта наша общая цель. Мы избавляем наш мир от всего темного и плохого. И в нас и вокруг нас. И так до той самой поры пока не победим. Понимаете?... Скорой поры… Не сдаваться. Поддерживать друг друга, прощать друг другу, понимать друг друга, и бороться. Понимаете?! Всем вместе. Стараясь сгладить все плохое в нас и вокруг нас. Опираясь на лучшее друг в друге. Всем вместе. Понимаете?

1991, 2005, 2007 г.г.

К началу темы
  Ответить с цитатой                 Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
SilverCloud



Зарегистрирован: 10.09.2007
Сообщения: 4805

СообщениеДобавлено: Сб Янв 10, 2009 5:14 pm   

Первая часть просто замечательная. Вторая, проповедь, на мой взгляд, сильно контрастирует с ней. Чего-то не хватает... Ощущение рационалистичности, вымученности какой-то. Искусственности. (Возможно, это просто показалось мне по контрасту - уж больно слог в первой части хорош!)


_________________
forum.rozamira.ws: двойные стандарты как средство воспитания общечеловеков облагороженного образа
К началу темы
  Ответить с цитатой                 Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
Гарайшин



Зарегистрирован: 21.12.2008
Сообщения: 147
Откуда: Санкт-Петербург

СообщениеДобавлено: Сб Янв 10, 2009 5:54 pm   

Добрый день!

Спасибо за оценку.
Но в том-то и дело, что когда стремишься в малый объем втиснуть больше, чем "нужно" (или добавить "еще" и "еще"), то получается уже определенный отход от общей линии повествования. В результате, возникает ощущение того, что "чего-то не хватает" или "что-то лишнее". В данном случае, на мой взгляд, "лишнее". И надо просто убрать "лишнее" в последней части. (Правда, жалко убирать.)
Или даже и вовсе убрать последнюю часть. Правда тогда обнажится некая "обреченность" мира. (Первоначальный вариант приблизительно таким и был.)
Но убрав "лишнее" можно выстроить общую, единую линию повествования.
А можно пойти и по другому пути: "разбавить" последнюю часть "жизнью", а саму "проповедь" разнести еще на несколько частей (правда в этом случае придется либо делать из всего этого два самостоятельных рассказа (либо один, но очень большой рассказ, передав часть слов мальчика уже другим персонажам), либо делать из всего этого уже повесть, как бы состоящую из отельных, но более-менее связанных "эпизодов".
Но как бы там ни было, нынешний вариант рассказа действительно далек от того варианта на каком можно было бы остановиться окончательно.
Еще раз, спасибо.

С наилучшими пожеланиями,
Гарайшин.

К началу темы
  Ответить с цитатой                 Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
Яник



Зарегистрирован: 07.09.2007
Сообщения: 6136
Откуда: Санкт-Петербург

СообщениеДобавлено: Сб Янв 10, 2009 11:10 pm   

Опять сначала познакомился с комментариями. И читал рассказ с соответствующим настроем. И это было удачно.
Благодаря Сильверу настроился на занудство во второй части. А прочитав, решил: сам ты, Сильвер, зануда. Smile (Любя)
Первая часть действительно - Бунин пополам с Шукшиным. Отлично. А вторая качественная теодицея, происхождение зла, карма, просветление гос-ва и т.д.
И форма выбрана прекрасно. Поезд, безмолвная главная героиня с похорон, умный мальчик и толковая хохлушка.
Какая-то незавершенность чуть-чуть есть. Но она скорее от того, что имхо автор еще сам не до конца для себя решил эти вопросы.
Спасибо г-н Гарайшин (напишите плз как Вас называть, а то как-то неловко)


_________________
Сегодня самый лучший день:
пестреют флаги над полками:
Сегодня самый лучший день.
сегодня битва с дураками.

С уважением
Яков
К началу темы
  Ответить с цитатой                 Посмотреть профиль Отправить личное сообщение Отправить e-mail
Гарайшин



Зарегистрирован: 21.12.2008
Сообщения: 147
Откуда: Санкт-Петербург

СообщениеДобавлено: Вт Янв 13, 2009 4:28 am   

Добрый день, Яков!

Спасибо за оценку!

Зовите по имени - Фаиз.

С наилучшими пожеланиями,
Гарайшин Фаиз.

К началу темы
  Ответить с цитатой                 Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
Зинаида



Зарегистрирован: 08.12.2009
Сообщения: 49

СообщениеДобавлено: Чт Фев 11, 2010 4:14 pm   

Прочитала. Как уже писала, одобряю любые виды творчества. Ибо оно означает, что человеку есть что сказать, и он хочет донести до других свой опыт Пути.


_________________
махаю ручкой
К началу темы
  Ответить с цитатой                 Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
Показать сообщения:   
Добавить тему в избранное   Ответить на тему    Клуб друзей и читателей Розы мира (2007-2011) -> Личное -> Личное творчество Часовой пояс: GMT + 3
 
Всё на одной странице

 
Перейти:  
Вы не можете начинать темы
Вы не можете отвечать на сообщения
Вы не можете редактировать свои сообщения
Вы не можете удалять свои сообщения
Вы не можете голосовать в опросах





Powered by phpBB © 2001, 2005 & Святой Коннектий