Клуб друзей и читателей Розы мира (2007-2011)

[Ахтырский]

Да. "№186590003654486-23". И в этой ячейке лежит, наверное, еще много таких же сокровищ

[Владимир]

ТЕМНАЯ НОЧЬ ДУШИ.

В ночи неизреченной,
сжигаема любовью и тоскою -
о жребий мой блаженный! -
я вышла стороною,
когда мой дом исполнился покоя.

В ночи благословенной
я лестницей спустилась потайною -
о жребий мой блаженный! -
окутанная тьмою,
когда мой дом исполнился покоя.

Ночною тьмой хранима,
таясь, я никого не повстречала
и я была незрима,
а путь мне освещала
любовь, что в сердце у меня пылала.

Любовь сия светлее,
чем солнце в полдень, путь мне озаряла.
Я шла, ведома ею,
к тому, кого я знала,
в безлюдный край, где встречи ожидала.

О ночь, нежней рассвета!
О ночь, что провожатой мне служила!
О ночь благая эта,
что с Милым обручила
и в Жениха Невесту облачила!

И в сердце, что незримо
лишь для него цветенье сберегало,
лежал он недвижимо
и я его ласкала.
Нам кедра ветвь прохладу даровала.

Там, под зубчатой сенью,
его волос касалась я несмело,
а ветра дуновенье
крылом меня задело
и чувствам всем умолкнуть повелело.

В тиши, в самозабвенье
я над своим Возлюбленным склонилась,
и все ушло. Мученье,
которым я томилась,
средь лилий белоснежных растворилось.

----------------------------------------

Краткий очерк

Путь к Богу через ночь

“Знаю, почему об этом святом никто никогда не помнит”, — писала Тереза Авильская, когда Иоанн Креста еще был жив и, конечно же, не был канонизирован. Похищенный “обутыми кармелитами”, испугавшимися успехов предпринятой Терезой реформы, и всеми забытый, он томился в келье-одиночке кармелитского монастыря в Толедо. Девять месяцев спустя, нарушив обет послушания, Иоанн Креста убежал из тюрьмы, но с тех пор интриги следовали за ним по пятам.

Теперь он мечтал, чтобы о нем забыли: “Хорошо бы меня заперли куда-нибудь, где бы я мог говорить только с Богом”, — писал он своей любимой ученице Анне Иисусовой. Но именно тогда, поневоле втянутый в жизнь ордена, все более бурную и все меньше времени оставлявшую для монашеского подвига, Иоанн Креста был вознесен на вершину карьеры. В 1580 году он поставлен ректором кармелитской коллегии в Баэсе, в 1581 — провинциалом Андалусии; в 1587 его в четвертый раз назначают настоятелем монастыря Святых Мучеников в Гранаде и одним из четырех дефиниторов ордена, хотя он уже на коленях просил отменить назначение. А потом — снова интриги, опала, ссылка в Мексику, от которой избавила только смерть, мелкие предательства духовных детей и учеников. Незадолго до смерти Иоанна Креста его ученики, страшась преследований, сжигали его письма и рукописи, а через несколько лет его секретарь, когда-то от руки переписавший стихи, трактаты и письма Иоанна, ни словом не помянул их, описывая историю кармелитской реформы, да и само имя учителя назвал в числе последних.

Очевидцы вспоминали, как 14 декабря 1591 года, узнав о смерти брата Иоанна, жители города Убеды ворвались в стены монастыря и не оставили бы ни мощей, ни реликвий, не выстави настоятель караулы. Но официальный процесс канонизации начался лишь спустя 20 лет, в 1613 году, и продлился дольше века. Свидетелей спрашивали не столько о сотворенных святым чудесах, сколько о написанных им книгах, — чем чаще они издавались, тем больше доносов поступало в инквизицию от бдительных борцов с “лютеранской ересью”. Да и сам Иоанн Креста был на подозрении: ведь он учил “созерцанию” — безмолвной внутренней молитве, какой пользовались и иллюминаты, в Испании называвшие себя “alumbrados” (“просветленные”).
Иоанн Креста был оправдан и признан святым, — но мог быть и объявлен еретиком. Даже житие святого сохранило отголоски грозившей ему опасности. “Чего только не измышлял сатана, чтобы заставить померкнуть славу нашего святого, оставить в безвестности его заслуги и скрыть пользу, приносимую его книгами, привлекая их к церковному суду, где бы их непременно предали анафеме, когда бы Бог не просветлил умы судей Своим чудотворным светом...” — писал уже в начале прошлого века издатель французского перевода.

Между тем Иоанн Креста, подозревавшийся в связях с иллюминатами, меньше всего на свете доверял озарениям и чудесам. “Все видения, откровения и милости Неба не стоят и одного смиренного поступка”, — писал он в трактате “Темная ночь”. Во времена, когда в Испании каждая монахиня думала, что разговаривает с Богом, именно Иоанн сделал все, чтобы отрезвить несчастные жертвы обольщения и обмана. “Бедная душа! Она думает, что с ней говорит Бог, а это в ней самой говорит грех”, — сказал он, узнав об одной монахине-духовидице. “Дух Святой учит слогом простым; без излишеств и преувеличений.., так что все, что, как она говорит, было сказано ей Богом, — пустой вздор”, — написал он о другой, посоветовав ее духовникам быть построже и не разрешать записывать видения.

Хотя Иоанна Креста называют “Экстатическим Учителем” (“Doctor ecstaticus”), о его экстазах, в сущности, ничего не известно. О случавшихся с ним чудесах Иоанн рассказывал только своему брату Франциску; от него мы знаем и о самом великом из них. Однажды, когда Иоанн Креста стоял на молитве, Христос с иконы обратился к нему: “Брат Иоанн! Скажи, что хочешь ты за свои труды?” — “Дай пострадать мне во имя Твое”, — ответил Иоанн Креста. Готовность к страданию без надежды на чудо определила и судьбу его, и учение. “Если когда-нибудь, брат мой, будут рассказывать тебе об учении более свободном и легком, не верь и не принимай его, даже если тебе покажут чудеса. Покаяние и вновь покаяние, и отказ от всего, и никогда, если хочешь прийти к Христу, не ищи Его без креста”, — незадолго до смерти писал он ученику.

Не доверяя учениям свободным и легким, Иоанн Креста создал свое — “тяжкое и суровое”, как сказано во вступлении к трактату “Восхождение на гору Кармил”. Подъем на гору — это и есть единственный путь к Христу: через забвение мира и отказ от себя. Так учат все мистики; но Иоанн Креста, описывая превратности пути, как будто старается отпугнуть, чтобы мы остановились и повернули назад: найти Бога можно лишь во тьме, в “темной ночи души, страшной и жуткой”. Даже святая Тереза ужаснулась однажды мыслям Иоанна: “Плохо пришлось бы нам, когда бы мы не могли искать Бога, пока не умрем для мира. Боже избави от людей, которые столь возвышенны, что хотят все обратить в совершеннейшее созерцание”.

На рисунке, изображающем гору Кармил, который Иоанн Креста послал монахиням монастыря в Баэсу, — три дороги. И ни одна из них не ведет к вершине: ни “дорога духа, сбившегося с пути”, вымощенная земными благами, ни вымощенная небесными благами “дорога несовершенного духа”. Они петляют, извиваются и обрываются на полпути — так же, как и “узкая тропа совершенствования”, ведущая напрямик, сквозь тьму и пустоту, “ничто”, как написано на рисунке. А там, где три дороги обрываются, написано: “Дальше пути нет, ибо для праведника нет правил”. Здесь же, не доходя до вершины, обрываются и трактаты Иоанна Креста: там, где дороги нет, не поможет и проводник. На вершине горы Кармил — “только честь и слава Божия”, и пришедшего сюда ждет “вечный пир”. Но в своих трактатах Иоанн Креста откажется поведать о нем: “Ибо здесь нужно, чтобы Дух Святой снизошел и начал водить пером”.

И все-таки Иоанн написал о “вечном пире”, но только в стихах. На вопрос, не подсказывал ли Бог ему слова, он ответил: “Одни подсказывал Бог, другие находил я сам”. Уже в середине нашего столетия, занявшись изучением этих стихов, поэт и филолог Дамасо Алонсо был поражен, как же мало Хуан де ла Крус написал сам — всего 5 стихотворений, два романса, да еще несколько слов, вставленные в народные песни и до неузнаваемости изменившие их. Нет ни проб пера, ни ошибок, ни влияний, хотя источники — Песнь Песней, испанский фольклор и стихи Гарсиласо де ла Веги — ясны. Всего 7 стихотворений, которые, как ни старайся, невозможно разъять, чтобы понять, как они сделаны и почему после первого же прочтения запоминаются наизусть.

“Признаюсь, я чувствую священный ужас, притрагиваясь к ним... Здесь был Дух Святой, украсивший и освятивший все вокруг”, — отозвался о стихах знаменитый историк и филолог Марселино Менендес-и-Пелайо. В XVI веке, однако, ученики Иоанна Креста трепета перед его стихами, похоже, не испытывали. Их пели на праздниках и читали вслух за трапезой; уже в XVII веке послушница монастыря босоногих кармелиток в Брюсселе вспоминала, как Анна Иисусова “смеясь, читала эти строки, объясняя великие тайны, в них заключенные”.

Благоговение и священный ужас пришли тогда, когда стихи Иоанна Креста покинули стены монастырей и перестали служить духовным наставлением. Он стал одним из самых почитаемых испанских поэтов на рубеже XIX и XX веков, но при этом — одним из наименее почитаемых святых. Теперь только поэты сделали его своим святым покровителем: во Франции у него учились символисты, в Испании — поэты “поколения 1927 года”.
В 1927 году поэты собрались вместе почтить умершего 300 лет назад Луиса Гонгору; в 1942, на 400-летие Иоанна Креста, собраться вместе они уже не могли. Разбросанные по свету кто гражданской, кто второй мировой войной, они отметили этот юбилей каждый по-своему: в Сантьяго-де-Чили Педро Салинас издал его трактаты и стихи, в Мадриде Хорхе Гильен и Херардо Дьего посвятили ему статьи, а Дамасо Алонсо написал книгу, которую закончил словами: мире льются моря крови. Сердца людей бьются сейчас в смертной муке, — так же, как и мое собственное. Им посвящаю я свою работу, и да послужит она им хоть каким-нибудь утешением. Я тоже с этого склона с тоской и жадностью смотрю на вершину”.

Мы привыкли искать утешения у других поэтов и, если молились, то чаще совсем другим святым. И об Иоанне Креста у нас до сих пор почти ничего не написано. А жаль: кто-то поучился бы у поэта, кто-то открыл бы мыслителя, удивительно напоминающего “святых трезвенников” Добротолюбия, а кто-то, возможно, не стал бы слушать сегодняшних “мистиков” и “святых”.

Евгения Афиногенова
Журнал “Истина и Жизнь” № 7-8 за 1992 год