Опасное открытие
1
Андрей Савельев, в последнее время изрядно похудевший, не обращая внимание на возню и голоса за дверью, склонившись над столом, писал. Рука, лихорадочно выводившая сложные каракули, изредка останавливалась. Савельев раздраженно поднимал голову. На секунду-другую нервно прислушивался и снова принимался писать.
Едва успевая за мыслью, рука его скоро выводила на белом листе бумаги некое подобие слов. Это подобие состояло из соединенных вместе закорючек, палочек и зигзагов. Если нужно было среди слов по размеру не больших, писать и слова, состоящие уже из значительного количества кривых буковок, он безжалостно рвал окончания, а то и целые половинки слов, оставляя на бумаге лишь одному ему понятные нагромождения.
Иногда заглядывая в лежащие рядом листы, густо исписанные длинными и сложными формулами математического расчета, Савельев быстро встав¬лял одну или две из них в свою работу и снова продолжал, не остана¬вливаясь, лихорадочно писать.
– Андрюша… – дверь за его спиной осторожно приоткрылась. Подойдя, как можно тише, молодая женщина нерешительно коснулась его плеча.
– Да… д-дорогая? – не сразу ответил он. На лице возникла гримаса крайнего недовольства, после чего ее обладатель с крайней неохотой оторвался от работы.
– Андрюша… – проговорила она запинаясь. – И что… что же ты решил?
– Послушай... – мучительно выдавил сквозь зубы Андрей, понимая, что разговор этот бесполезен. Все его доводы для Ларисы просто пустой звук. И напрасно убеждать жену в своей правоте. – Лариса...
Все сразу же поняв по его интонации, она не дала ему договорить.
– Ничего не хочу слушать! – чуть ли не кричала женщина. – Не хочу! – глаза её резко вспыхнули, а страдающее лицо приобрело решительную остроту.
“Черт побери!” – чертыхнулся в сердцах Андрей.
Буквально в считанные дни Лариса из милой и внимательной жены превратилась в нервное и истеричное создание. Он с жалостью посмотрел в её полные мольбы глаза. Она была бледна, выглядела чрезвычайно усталой и даже изможденной.
“А может, нет? Может, я уделяю слишком много времени работе? – испуганно мелькнуло в его голове. – Утром у меня работа. Днем – работа. Вечером и ночью – работа. Нет, она не капризна, – думал Андрей, глядя на перекошенное, словно от невыносимой боли, лицо жены. – Она просто заявила на меня свои права. Она молчала до последнего момента. И её терпение лопнуло. И что же? Придётся уступить? Отложить начатое? Но я не успею!”
– Пойми, – с усилием сказал Андрей, решительно отгоняя в дальний угол мысль о каком бы то ни было прекращении работы. – Как ты не понимаешь, что я не могу сейчас прерваться. Не могу, куда бы то ни было ехать. Тем более отдыхать. Это же очевидно. Пойми…
Не слушая его, Лариса резко повернулась и, уже выбегая из кабинета, сквозь слезы решительно выкрикнула:
– Нет, нет и нет! Мы едем завтра же и никаких возражений.
Андрей швырнул в сердцах ручку на стол.
– Да что же это такое?! – едва сдерживая себя, он, было вскочил, чтобы бросится следом, но услышав за неплотно прикрытой дверью рыдания жены, а рядом успокаивающий голос ее матери, остался в кресле.
“Как она не понимает, – возбужденно думал Андрей, гневно перебирая желваками скул, – что смыслом всего для меня является моя работа. Я целыми сутками просиживаю за этим столом. Я сплю по четыре часа… – словно бы ища поддержки, взгляд его лихорадочно метался по кабинету, – Ведь все, все здесь благодаря именно ей. Квартира, машина, дача. Все это! Все благодаря моей работе!”
2
Через несколько минут рыдания за дверью немного стихли.
– …Понимаешь, мама, – продолжая всхлипывать, громко проговорила Лариса – психиатр велел ему немедленно ехать. Немедленно!
– Его осматривал психиатр?
– Нет. Нет же... – Лариса нервно размазывала слезы по лицу, – Разве он пойдет к психиатру? Я звонила знакомому профессору и все ему рассказала.
– Рассказала о чём? – недоумевая, спросила, все еще не понимая о чем речь, мать Ларисы.
– Ну, как о чем? Как о чем, мама! Как ты не понимаешь? Я... я… – всхлипывала Лариса. – Я описала ему Андрея за нес¬колько последних недель.
– И что же?... Ну успокойся. Успокойся, моя девочка.
– Мама, ему обязательно нужно ехать отдохнуть... Отдохнуть и лечится... Немедленно, а он требует еще два дня. И еще два дня, а это значит и три и четыре...
– Но он же не мальчик? Он же не ребенок. Право же, Лариса. Да ты и видишь, как он настро¬ен. Может, врач ошибся? Может надо как-то иначе? Да и два дня это же малость!
– Мама! Оставь меня со своими советами! Ты… ты… – начинала задыхаться Лариса – Ты не знаешь как он изменился. Он здорово… Он чудовищно изменился! И всего за каких-то несколько недель.
– Лариса! Дорогая моя, у твоего мужа… Успокойся... Он доктор наук и у него очень серьезная работа. Пойми, не каждый умный человек становится в двадцать шесть лет доктором наук. Да и… – она пыталась сказать еще что-то, но Лариса, закрыв лицо руками и уже ничего не слушая, вновь громко зарыдала.
– Лучше бы ее не было, – вздрагивала она всем телом – Проклятая его работа!
– Успокойся, Лариса... Вот выпей воды... Боже мой! Что это такое, девочка моя. Успокойся же… О, Боже! Просто комок нервов, – едва сдерживая себя, чтобы не разрыдаться вместе с дочерью, женщина отчаянно вскинула руки. – Успокойся, родная моя. Вот я приехала и все будет хорошо.
3
Постепенно за дверью все затихло. И лишь изредка, но уже спокойно, слышался то один, то другой женский голос.
“Ха! Психиатр – нервно ухмыльнулся Андрей – Черт знает что!”
И уже не слушая, вновь принялся за работу, еще быстрее выводя своим стремительным неровным почерком одному ему понятное нагромождение из обрывков полуслов.
4
Через два часа в большой прихожей квартиры Савельевых раздался мелодичный дверной звонок. Затем еще один.
– Это он, – облегченно вздохнула Екатерина Львовна. – Наконец-то!
И поспешно поднявшись, мать и дочь направились в прихожую.
– Добрый вечер, – сказал, входя, широко улыбаясь, невысокий сухой старичок. – Я же Вам говорил, дорогая Екатерина Львовна, стоит Вам только позвонить, и я приеду. И вот… – старичок тихонько рассмеялся, – Я все бросил… И я здесь, – взгляд его, при этом, из под седых, мохнатых бровей, был как-то необычайно остр. И ког¬да он даже мельком взглянул на Ларису своим пронизывающим и в тоже время добрым взглядом, та, вдруг почувствовав себя маленькой провинившейся девочкой, от неожиданности стушевалась. – Какой жуткий ливень, – продолжая улыбаться, сказал старичок, снимая свой мокрый плащ, – Просто удивительно.
– Александр Петрович, – широко улыбалась ему в ответ мать Ларисы. – Я так рада вас видеть. Право же... Позвольте я вас поцелую… О, Боже... Даже слезы, – она смахнула слезинку. – Столько лет. Я так рада. Вы стали так знамениты. О вас пишут газеты. Вы теперь такой знаменитый экстрасенс... Вы…
– Вы изменились, дорогая Екатерина Львовна, – старичок, перебив её, при¬ложился сухими губами к пухлой ручке своей давней знакомой. Он на секунду замер, с грустью подумав о том, что уже много, много лет Екатерина Львовна не была той очаровательной и словно юная березка стройной девушкой, какую знал он когда-то давным-давно.
“Беленькие нежные ручки, – думал Александр Петрович, глядя на её полнотелые ладони – нет, они уже не те”.
– Годы… годы, – словно догадалась его мыслям Екатерина Львовна. Коснувшись глаз кончиком платка, она вновь тяжело вздохнула.
5
Когда Александра Петровича провели в гостиную, внутренне собравшись, Екатерина Львовна уже решительно отгородилась от нахлынувших на неё воспоминаний. Она, отмахнувшись от сентиментальной грусти, принялась рассказывать ему все, что показало¬сь ей странным в поведении зятя. Старичок смотрел на языки пламени в камине, и, казалось, совсем не слушал.
Вдруг быстро поднявшись из мягкого кресла, он решительно прошел через гостиную. У плотно прикрытой двери, ведущей в кабинет, он повернулся и, встав к ней спиной, указал рукой назад. Лариса и её мать невольно переглянулись.
– Там? – произнес он вопросительно.
– Но... но... – заикаясь, почти шепотом проговорила Лариса. – Как вы догадались? Как вы узнали, что именно эта дверь в кабинет мужа?
Александр Петрович сухо улыбнулся:
– Мне сказали вы.
– Я?!
– Вы. Ваши мысли, если быть точнее. Старичок перевел взгляд на Екатерину Львовну. – Разве вы не рассказали ей обо мне?
– Я рассказала, Александр Петрович, и мы вместе читали о вас удивительные вещи, но… Но ведь это и вправду просто поразительно! Ведь здесь же есть еще три двери. А вы безошибочно… Ведь это… – заметив ироничный взгляд старика, она недоговорив смолкла.
– Мне кажется, я понимаю, – добавил он тут же тихо, и глаза его словно заволокло туманной пеленой. – Здесь не все так просто… – пробормотали совсем тихо его губы. Некоторое время он стоял, беззвучно шевеля одними губами. Рука его то поднималась к груди, то опускалась вниз.
Мать и дочь, по-прежнему сидя возле камина, недоуменно несколько раз переглянулись и не найдя слов сказать что-либо друг другу, едва дыша, заворожено смотрели на своего странного гостя.
Вдруг он широко раскрыл глаза.
– Кажется, я понимаю. Но не всё еще мне ясно. Не все. Источник…
– Что-о?! Что вы понимаете? – тихо, но возбужденно произнесла, растягивая слова, Екатерина Львовна, глядя на Александра Петровича, как словно бы на что-то невероятное – Какой источник?!... О чём вы?
– Вот, – сказал старик. Он поднял ладонь вверх и быстро повернулся к двери. – Мою ладонь сейчас сильно, почти нестерпимо, покалывает и жжет. Даже через такое расстояние… – не договорив, он опустил дрожащую руку. Медленно ступая, в раздумье вернулся к камину и, сев в кресло, через некоторое время, продолжил. – Видите ли, – не спеша, словно подбирая слова, начал Александр Петрович. – Воздействуя сейчас на вас, э... на ваш мозг, я могу вынудить вас делать то, что захочу… Э… Точнее, почти все. А че¬ловек, с такими способностями как у меня, может воздействовать даже э… на некотором расстоянии. Вот только… – Александр Петрович, напряженно оглянувшись на дверь, замолчал. – Вот только мне не ясно… – он пристально взглянул на женщин беспокойными глазами. – Но, это очень и очень важно! Очень!
– Что вам не ясно?! – почти в один голос, как завороженные воскликнули мать и дочь, и, словно ища поддержки друг от друга, переглянулись.
– Мне не ясен источник. Источник, – туманно повторил Александр Петрович и, понимая, что это ровным счетом ни о чем не говорит сидящим рядом женщинам, не спеша продолжил. – Видите ли, мне не известен ни один человек кто мог бы с такой силой воздействовать на вашего зятя и мужа на таком расстоянии. Да и вряд ли кто-то из людей это может, – тут он снова замолчал. По его напряженному лицу было видно, что в голове старика шло сейчас движение одной за другой целого роя мыслей. Наконец он отвел свой пронзитель¬ный взгляд от двери ведущей в кабинет – Вы сказали, что поведение вашего зятя в последние дни говорит как бы о начале его сумасшествия?
– Не то что бы… – недоговорив, Екатерина Львовна вдруг перешла на шепот. – Или что-то вроде того...
– Боюсь, что это не совсем так. И даже может вовсе не так… И это наверно скорее всего... Все слишком необычно. – он говорил еле слышно. – Дай да Бог, что бы я не ошибался. Но ясно одно. Вы правильно сделали, пригласив меня. Дело в том, что в моей практике уже было нечто подобное. Но совсем иного рода, – произнеся последние слова, он еле заметно перекрестился. – Иного рода. Понимаете?
– Иного рода? – как заклинание тревожно повторила Екатерина Львова, испуганно прикрыв ладонью рот, поразившись при этом крестному знамению, наложенному на себя Александром Петровичем.
– Да. Как-то мне довелось серьезным образом… э…как бы это помягче выразиться…наблюдать бесноватых.
– Бесноватых?! – глаза Екатерины Львовны округлились до невероятных размеров.
– Да, жуткая история, знаете ли, – Александр Петрович вновь перекрестился. – После этого я окончательно и бесповоротно… Нет, не так. После этого я всем сердцем уверовал в Бога. И знаете… – недоговорив, он с жалостью взглянул на побледневшую Ларису, обдумывая что-то некоторое время молчал, а затем, желая успокоить испуганную женщину, продолжил. – Поверьте, ваш муж не сумасшедший. И мне кажется, что просто кому-то нужно, что бы все это выглядело именно так. Но вот только… – и тут увидев ее широко раскрытые глаза, из которых огромными каплями медленно потекли слезы, он было на секунду осекся, но тут же, вставая, быстро и нарочито бодро воскликнул, – Стоп. Стоп! Все хорошо. Екатерина Петровна! Лариса! – обратился он к обеим энергичным голосом – Все хо-ро-шо! – он быстро поднял к ним свои маленькие ладони и вновь повторил столь же ободрительно. Он глядел попеременно то на одну, то на другую, делая при этом едва заметные пассы руками. – Все хо-ро-шо, мои дорогие… Все хорошо… Вот так. Улыбнулись. Силы возвращаются к нам. Во-о-от! Мо-лод-цы! Лица преобразились. Глаза засияли. Вот так! Правильно. Молодцы.
Еще через пару минут, с прежней улыбкой глядя на приходящих в себя женщин, утерев, быстрым движением носового платка капельки пота, он вынул из кармана серебряные карманные часы. Повертел их задумчиво и открыл крышку:
– Кажется, у вас сейчас должен быть чай?
Не успели обе женщины удивится сказанному, как соседняя дверь, с той, что ведет в кабинет приоткрылась, и пожилая женщина, мягко ступая, осторожно произнесла:
– Все готово. Можно подавать?
– Да, – медленно приходя в себя, не сразу ответила Лариса. – Спасибо. Подавайте. Я позову мужа.
Выглядевшая усталой она поднялась. Под глазами из-под маки¬яжа проступали едва заметные круги. Она натянуто и как-то виновато улыбнулась и по¬дошла к двери. Прошла по небольшому коридорчику. И осторожно открыв ещё одну дверь, скрылась в кабинете.
– Красивая у вас дочь. И держится молодцом, – сказал Александр Петрович, когда та удалилась. – Кстати, вы не знаете над чем работает сейчас её муж?
– Я не знаю, – пожав плечами, призналась Екатерина Львовна. – Он физик, – некоторое время она, о чём-то думая, вращала по гостиной глазами и, не вспомнив ничего, что могло бы быть полезным для Александра Петровича, лишь произнесла, – Он доктор наук.
– Вот как? Ему сейчас...
– Двадцать шесть лет, – быстро нашлась Екатерина Львовна.
– Доктор наук в двадцать шесть?! Это говорит уже о многом. Физик... Его тема закрытая? Ах да, вы не знаете… Вот что, дорогая Екатерина Львовна, я прошу вас не говорите ему сейчас обо мне. Вообще не о чем таком, хорошо?
6
Сев в кресло Александр Петрович медленно закрыл глаза и, расслабившись, замолчал. Екатерина Львовна сидела рядом и не шевелилась. Не решаясь хоть чем-то потревожить си-девшего возле неё, когда-то красивого и статного, Александра Петровича. Ее Сашу. Из далеких уголков памяти, чуть-чуть опаляя грустью, как искорки мелькнули, словно превращаясь в явь, прекрасные, не мерк¬нущие в беге времени, мгновенья. Тяжелея, глаза вдруг закрылись сами собой, и она увидела себя, ещё совсем юную, рядом с ним. Молодым и стройным.
Увидела его огромные, чуть влажные глаза. Так близко. Совсем, совсем близко. Как когда-то давным-давно. Теплота его дыхания коснулась её румяных, девичьих щёк. И какое-то головокружительное, уже давно забытое волнение, прокатилось по ее телу…
Екатерина Львовна вздрогнув, открыла глаза. И о, что это?! Она не верила сама себе. Она видела в кресле перед собой, снова, как когда-то давным-давно, молодого и стройного, своего Сашу. Казалось, он только на миг прик¬рыл глаза. Сейчас откроет их. Откроет и скажет те самые слова, что когда-то говорил ей, волнуя... Она уже и себя чувствовала совсем иной. Такой молодой-молодой!
“Что это?! Откуда это?! – волнительно и радостно подумалось ей. – Нет уже томительного груза лет. Нет уста¬лости. Нет мудрости прожитого. Есть только легкость. Есть наивная лег¬кость! Юность. Легковесная юность, – она весело и задорно рассмеялась. – Кто она? Екатерина… Львовна? Нет же! Она Катенька! Она милая, хрупкая Катенька. Катенька, что кружит¬ся, кружится, кружится легким перышком в беззаботном вихре молодости”.
Екатерина Львовна все это видела. Она все это чувствовала. Видела и чувствовала так явственно и столь глубоко, как чувствует цветущей весной свою пышущую юность всякая полная жизни и молодости девушка.
И как это было теперь удивительно! Как невероятно!
У нее просто захватило дух. Как это прекрасно быть снова молодой и цветущей! Как это сказочно и невероятно, нет, не представить и даже не почувствовать, а снова быть, быть, быть теперь и сейчас, юной и сияющей весенней свежестью девушкой! Нет, это так упоительно! Это так поразительно и волнительно. Это так…
И вдруг… стоп! Лёгкое дуновение ветерка времени, едва касавшееся нежного лица, внезапно повернуло вспять. За одно мгновение переросло сначала в неумолимый поток, а затем и в огромный вихрь. Его увлекающий круговорот, тяжестью вдруг наполнил каждую клеточку. За долю секунды стиснул сознание и тяжелыми железными обручами времени сжал разом поседевшую голову. У Екатерины Львовны перехватило дыхание от нахлынувших лет…
– Ох, и дорого же мне это обойдется, – вдруг разорвалась тишина совсем рядом.
Екатерина Львовна испуганно вздрогнула и, не понимая происшедшего, этого удивительного превращения, лишь недоумённо хлопала глазами. Перед ней снова сидел Александр Петрович – старичок с жилистыми, покрытыми тонкими морщинами, руками.
– Ч-что это? – недоумевая, только и смогла выговорить Екатерина Львовна.
– Я говорю, – тяжело поднимаясь, устало произнес Александр Петрович. – Ох, и дорого же мне это обойдется...
Екатерина Львовна, медленно приходя в себя, как во сне потянулась к лежавшей тут же сумочке.
– Да, да. Я сейчас.
– Что вы такое подумали, дорогая моя? – он беззвучно рассмеялся. – Ах, оставьте! У меня и без ваших их куча. Деньги, деньги. Мусор. Дело совершенно не в этом! – по-прежнему смеясь, он несколь¬ко раз, тяжело ступая, прошелся мимо. – Вы меня не поняли. Не вам, а мне… Годы, знаете ли. Не молоды мы с вами. Что же… – он остановился и ласково посмотрел на подавленную и притихшую Екатерину Львовну. – Только ради вас, дорогая моя. Ради тех дней… – и он кивнул на кресло в котором только что сидел, таким молодым и статным.
Еще раз улыбнувшись, Александр Петрович, что-то обдумывая, на некоторое время замер.
– Где у вас телефон? – наконец произнес он. – Ага, там. А столовая? Прекрасно. Я сейчас позвоню… Я, кажется, знаю что делать, – он, заговорчески подмигнув, улыбнулся. – А обо мне ему ни слова. Хорошо? Идите в столовую и спокойно пейте чай, – постояв еще секунду возле камина, он, нарочито бодро повернулся, и широким шагом зашагал к двери.
– Александр Петрович… – тихо позвала вслед Екатерина Львовна, по-прежнему неподвижно сидевшая в кресле. – Александр Петрович, а это… – она задумчиво показала рукой на оставленное им кресло. – Это?...
– Ах это… – с грустью улыбнулся он в дверях. – Не пугайтесь, дорогая Екатери… э… дорогая Катенька. Считайте, что вас посетила молодость… Легкокрылая молодость. Увы, лишь на мгновенье, – он, еще раз заговорчески подмигнув, улыбнулся и, осторожно прикрыв за собой дверь, исчез.
7
Закончив телефонный разговор Александр Петрович прошел, тихо сту¬пая, в пустой кабинет и едва взглянув на обстановку в нем, склонился над письменным столом. Перед ним лежало лишь несколько ли¬стов, мелким почерком исписанных от трети до половины. Это явно были черновые записи, перечеркнутые к тому же несколько раз крест на крест.
На углу стола лежала почти пустая пачка писчей бумаги. Рядом высилась старинная настольная лампа. И если не считать двух небольших карманных вычислительных машинок – стол был пуст. Ничего, что говори¬ло бы о работе за этим столом научного воротилы не было.
Алексан¬др Петрович приподнялся и еще раз оглядел кабинет. Ничего странного в нем он не увидел; вдоль стен стояли высокие книжные шкафы, между которыми висело несколько портретов, тут же были два кресла, да небольшая стремянка у стеллажа с книгами. Вот и все убранство.
Оставив все так, как и было, он подошел к столовой.
Чувствовалось, что там царила какая-то давящая и напряженная тишина. Было тихо, но словно что-то гнетущее и вязкое, изливаясь откуда-то извне, медленной лавой обволакивало теперь все и всех в столовой.
«Неужели опоздал?» – лихорадочно мелькнуло в голове Алексан¬дра Петровича. Он, чувствуя, что в мертвой тишине, возникшей теперь в столовой, происходит что-то необъяснимое, но страшное для всех, постоял в тяжелом раздумье перед дверью, а затем решительно вошёл.
Сидевшие за столом, вздрогнув, обернулись. На лицах женщин мелькнула тревога. Затем испуг. Они, сжавшись, напряглись. Казалось, что с приходом Александра Петровича навстречу тому гнетущему и вязкому, что еще мгновение назад наполняло все вокруг, вдруг устремилось что-то совсем иное, но столь же неясное и столь же сильное. Им даже явственно ощутилось, что какая-то гигантская волна нахлынула и окатила всех с головой. Словно бы какой-то неведомый экран, возникнув с его приходом, и каждое мгновение увеличиваясь, креп и рос вокруг него, а теперь и вокруг них.
И лишь Андрей Савельев, щуря близорукие глаза, по-прежнему гневно сжимал кулаки:
– Вы собственно…
Старик не дал ему договорить:
– Вы уверенны, что это открытие?! – не обращая никакого внимания ни на оторопевших, бледных женщин, ни на сжатые кулаки Андрея, он быстро подошел к столу и встал напротив. – Ну, отвечайте! – казалось еще мгновение и Андрей, гневно стиснувший зубы, свирепея, бросится на старика. – Отвечайте же! Вы уверены?!
Глаза Александра Петровича, только секунду назад мягкие и добрые, вдруг превратились в огонь, в бурю, в глаза огромного неведомого существа. Казалось, что напряжение в столовой достиг¬ло своего апогея и обе женщины, с безумно раскрытыми глазами, слов¬но обратившись в каменные изваяния, почти не дышали. Собственные их сердца стали вдруг колоколами бить в барабанные перепонки. Дрожь шла по всему телу. В этот миг они слышали шорох каждой своей клеточки. Как завороженные они чувствовали каждое их движение. Мир для них превратился сейчас в немую глухоту. Полную огромной энергии. Огромной энергии!
Казалось ещё мгно¬вение и всё вспыхнет, сгорая в пламени глаз Александра Петровича. Он вдруг стал таким необъяснимо огромным. Он заполнил собой все пространство. И не было ничего кругом кроме его огромных глаз. Только сияющее море ослепительного света в его сияющих глазах.
– Вы уверенны?! – чуть не кричали его губы. – Уверенны?!
И вдруг, когда, казалось бы, уже был неминуем взрыв, Андрей, весь обмякнув, и словно превратившись в вязкую глину, расслабил кулаки и полузакрыв глаза, тихо и устало произнес:
– Да…
– Уф, – выдохнул, облегчено Александр Петрович, радостно улыбаясь, с полными от слез глазами. – А если подробнее... – он мягко положил свои морщинистые, стариковские ладони на стол. Он понял, что ему все-таки удалось заслонить собой этих милых людей от какого-то незримого, давящего вмешательства, от какого-то неведомого темного давления откуда-то из вне.
– Это... Это мировое открытие. Это переворот в науке, – голос Андрея стал тверже. – Это помощь тысячам и даже сотням тысяч людей. Да что там! Это облегчение жизни миллионов наших современников. Это… это скачок в развитии цивилизации, наконец…
– Вот! – с еле сдерживаемой радостью воскликнул Александр Петрович, наклоняясь над столом так, что глаза его приблизились к глазам Андрея. – Вот почему… Вот почему они так ужасно давили на вас!
– «Они»?! – холодея, переспросили обе женщины почти одновременно и почти беззвучно.
– Они, – вновь повторил он. И выпрямившись, но, продолжая столь же пристально смотреть на Андрея, продолжил. – Скажите, вам говорят о чем-нибудь такие имена, как Эварист Галуа, Нильс Абель? Да?... Они умерли в юности. Последний был, кстати, ваших лет. Они умерли в юности, но, не смотря на это, остались в памяти человечества. И почему? Лишь благодаря своим открытиям. Представляете, чего они могли достигнуть в пору зрелости? Какие открытия ждали их? Но они погибли. В юности. Они умерли для человечества. Они унесли с собой еще не состоявшиеся открытия, – старик сделал паузу. – Вот только не состоявшиеся ли? А может, они все же успели? Успели с какими-то оставшимися неизвестными для людей открытиями. Вот в чем вопрос!... – он вновь на несколько секунд замолчал, словно обдумывая что-то. – Словом, я не хочу, что бы с вами случилось тоже самое, слышите? Мы все не хотим.
– О чем вы?! Я не понимаю… Что вы имеете ввиду? – Андрей сидел напро¬тив и, словно подчиняясь воле старика, не шевелился.
– Видите ли, – голос Александра Петровича стал спокоен – Мой старый друг Мартин Кох занимается сейчас одной проблемой… Мартин Кох, он…
Андрей, вдруг сморщив лоб, перебил его:
– Это не он ли написал книгу о параллельных мирах? Э… о воздействии темных сил на людей, на человечество?
– Да, точно! – старик обрадовано улыбнулся – И я ему только что звонил. О вас. И знаете что? Я ему сначала не поверил. Слишком это невероятно. Но вы знаете – он настаивает. Он просто убежден в вашем случае. Он требует спасать вас. Слышите? Прямо-таки спасать! Послушайте, молодой человек, не перебивайте меня. Обещайте, что выслушаете все молча. Каким бы странным услышанное не показалось. Молчите и слушайте.
Так вот, много лет назад погиб еще никому не известный, но очень, повторяю, очень способный молодой ученый. Ему пророчили великое научное будущее. Но после него не осталось ничего. Ничего!
Совершенно случайно Мартин Кох, некоторое время назад встретился с его матерью. Из разговора с ней, он узнал, что её погибший сын занимался вопроса¬ми долголетия. И он обещал ей перед смертью… Слышите, обещал, что она будет жить долго-долго, и даже настолько долго, насколько сама захочет. Она уверенна, что он был на пороге какого-то открытия, но... не сделав его погиб. Перед смертью – как рассказывала его мать – он стал нервным, вспыльчивым, грубым. Очевидно как вы, Андрей, несколько дней назад и даже сегодня.
Словом, этот уравновешенный и всегда спокойный человек, к всеобщему удивлению в один миг переругался со всеми своими близкими, знакомыми и даже со своей невестой. Именно он, замечу, а не они с ним. В конце концов, все кончилось тем, что он погиб. Да и погиб-то как-то нелепо – от пожара в лаборатории.
Но, знаете, что интересно – у матери осталась кошка. Про¬стая кошка. Она служила её сыну объектом эксперимента. Но прошло уже столько лет, а кошка всё еще жива. Она живет, по биологическим срокам, уже третью жизнь и никто не знает почему. Вот так вот.
Вам не кажется, что в этой истории есть что-то странное?
Но стран¬ностей обнаружилось еще больше, как только Мартин Кох поближе познакомился с историей этого молодого ученого. Оказывается, все его записи исчезли. Словно их и не было. Исчезло все. Результаты опытов. Неопубликованные ещё статьи. Все!
Но давайте подумаем. А может он, прежде чем погибнуть, все же успел сделать свое открытие? Может он, по воле какой-то злой силы, и погиб для того, что бы человечество не узнало о его открытии? Что бы не узнало и не воспользовалось?
Может быть, кому-то была выгодна эта безвестность? Но кому? Может быть каким-то людям? Возможно. Но оказывается официально он занимался совсем иной темой, а тема долголетия была, так сказать, его хобби, о которой – по словам его матери – он намеренно никому не рассказывал. И чем ближе к развязке, тем более скрытнее он становился. И вот такой нелепый исход. – Александр Петрович, сделав паузу, развел в стороны руки. – Увы… Но знаете что, когда Мартин Кох изучил все обстоятельства этого дела, то он пришел к выводу, что, скорее всего, материалы его исследований не исчезли, а именно сгорели. Оказалось, что за некоторое время до пожара все намеренно было перевезено им в лабораторию. И даже то, что, по сути, относилось совсем к другим темам. Все почему-то было перевезено в одно место.
И вот теперь Мартин уверен, что погибший молодой ученый, будучи в жизни человеком обстоятельным, уравновешенным, рациональным, вдруг, по непонятным причинам, в последние недели своей жизни стал диаметрально противоположен в силу каких-то скрытых обстоятельств. Или точнее, как считает Кох, – под каким-то или чьим-то скрытым и незримым, но темным воздействием. – Александр Петрович, сделав паузу, пристально взглянул на Андрея. – Понимаете, о чем я говорю?
И тут обе женщины, вспомнив про «историю о бесноватых», догадываясь о чем-то страшном и еще не сказанном Александром Петровичем, переглянувшись, испуганно и с невыразимой тревогой посмотрели на Андрея.
– Да ведь и в правду, – спокойно продолжал Александр Петрович – есть два наиболее правдоподобных объяснения случившемуся: или молодой ученый был на грани сумасшествия и уже отсюда все его нервные срывы, истерики и невероятная скрытность, или… или, как считает Кох, он погиб, по чьей-то злой воле, чтобы не дать людям свое открытие долголетия. Вот так. Фантастика? Возможно. Но, если все же согласится с Кохом, то многое становится понятным. И как ловко подстроено! А главное просто. Не правда ли? Но это догадки. Ответа нет. Хотя для Мартина Коха он очевиден.
В прочем, я тоже думаю подобным образом. И даже больше того… А что бы стало более понятным, давайте-ка вспомним Библию.
Ведь именно демоны, как проповедовал евангелист Лука, незримо подступая к людям, вторгаются в их сознания потусторонним внушением, унося Божие «слово из сердца их, чтобы они не уверовали и не спаслись». Именно разного рода демоны, нередко препятствуют людям в их светлых делах и начинаниях. Как, к примеру, э… в событиях с апостолом Павлом, когда, прозревая в истинную причину, по-видимому, каких-то временных своих неудач, апостол открывал ученикам о том, кто стоял за всем этим. Он говорил им не много не мало: «воспрепятствовал нам сатана». Вот так вот! – говоря эмоционально, Александр Петрович поднял вверх указательный палец. – А давайте вспомним и о том, по чьей темной воле, сжег Гоголь второй том «Мертвых душ»? И что, по горькому признанию самого Гоголя, стояло за всем этим? А? То-то и оно – бесовское внушение!
Да и разве не учил апостол Лука о том, что темные силы способны, полностью завладевая человеческой волей и сознанием, беспощадно толкать свои жертвы к неблаговидному поведению, тягостным проступкам и даже к богоборчеству. Как, скажем Иуду Искариота, – Александр Петрович вспоминая цитату, лихорадочно потер лоб. – Э… А вот, вспомнил: «вошел сатана в Иуду, прозванного Искариотом, одного из числа двенадцати,… э… чтобы он пошел, и говорил с первосвященниками и начальниками, как Спасителя предать им». Да, именно так... И видите как все не просто. Мы думали, что Иуда просто-напросто жадный человек, что якобы купился на тридцать серебренников, а в действительности все гораздо сложнее. Ему внушалось предать и он не устоял... Внушалось «чтобы он пошел и говорил… как… предать». Понимаете?...
А разве не демоны нередко незримо мучают людей болезнями, как, к примеру, некоторых женщин которых впоследствии Иисус Христос «исцелил от злых духов и болезней», в числе коих была и Мария, называемая Магдалиною. Разве не демоны, обрушивая на людей психические расстройства, способны даже запредельно подчиняя их себе, как, к примеру, в случае с двумя бесноватыми о которых и пишет апостол Матфей, э… сейчас вспомню… что стали в результате «весьма свирепые, так-что никто не смел проходить тем путем». А, каково?
И все из-за того, что, будучи неспособными воплотиться в нашем мире, но запредельно пытаясь навязать людям свою темную волю, пытаясь осуществить свои демонические замыслы, они, с выгодой для себя, изо всех сил стремятся хотя бы и отчасти подчинить себе в инореальных сферах человеческую душу, а через нее подчинить и физическое сознание человека. Всячески навязывая тем самым своим жертвам темный выбор и темные поступки и наклонности. Вот так вот.
8
Александр Петрович на какое-то время тяжело замолчал, протер пальцами несколько раз по стариковским глазам, а затем, немного успокоившись, продолжил. – Я быть может повторюсь, но помните, дорогая Екатерина Львовна, я уже ранее упоминал о бесноватых?
Это когда какие-то потусторонние темные силы подчиняют своей воле волю того или иного человека. И если им удается это сделать в полной мере, то мы имеем дело с бесноватым человеком. Если им удается это сделать лишь отчасти, то мы имеем дело с человеком склонным к какому-то пороку: блуду, гордыне, тщеславию, высокомерию и тому подобное. Но в том и в другом случае люди становятся орудиями наших незримых врагов. За исключением, на мой взгляд, третьего, надо полагать чрезвычайно редкого случая, когда темные силы заинтересованы скорее всего именно в смерти какого-то великого таланта, как, очевидно, в случае с погибшим молодым ученым. Или в случае с Моцартом, или Рафаэлем, или Шубертом... – и тут Александр Петрович, недоговорив, странным образом меняясь в лице, взглянул куда-то в сторону и прислушался. Он еле слышно прошептал «Спаси Господи», и быстро-быстро, чтобы еще более не напугать присутствующих, едва заметно перекрестился. Помедлив секунду, прошептал что-то вновь, а затем, продолжая напряженно прислушиваться, нарочито громко, продолжил. – Да что я вам рассказываю. В наш век подобное, в той или иной интерпретации, известно всякому. Вот только не всяким признается возможность темного воздействия непосредственно на него самого. А? Так? – при этом Александр Петрович, как бы невзначай, время от времени продолжал коситься куда-то в сторону. – Ходит кто-нибудь, весь важный, преуспевающий и довольный, не задумываясь вовсе, что это его преуспевание, богатство, высокомерие или самодовольство, и еще куча всего, намеренно поддерживаются незримыми врагами рода человеческого, чтобы эти самые честолюбия, тщеславия, гордыни… – было видно, что Александр Петрович, произнося все это нарочито громко и даже с упреком, адресовал свои слова, словно не только присутствующим в комнате, но и кому-то еще. При этом, говоря о человеческих пороках, он, выделяя каждое, словно бы обвинял и изобличал каких-то своих незримых слушателей. – Что бы все эти самодовольства, сребролюбия, похоти, – говорил он громко. – Портили бы на каждом шагу жизнь всех окружающих. А? Так, враги рода человеческого? Так!... И кто из людей от этого в выигрыше? – старик тяжело вздохнул, и взгляд его стал неимоверно печальным. – Все люди в проигрыше. Одни страдают на этом свете. Другие на том. На этом же свете одни люди орудия и исполнители в темных, когтистых лапах, а другие – жертвы.
А может и в вашем случае, – он вновь склонился к Андрею, перейдя почти на шепот. – Может и в правду, враги рода человеческого замыслили и в отношении вас… – он вновь посмотрел куда-то в сторону – как с тем погибшим ученым. Допустимо такое?
– Александр Петрович! – громко воскликнула Екатерина Львовна. – Да что вы такое говорите?!
– Допустимо такое? – с болью в голосе, тихо произнес он, не обращая на нее внимания. – Вы тоже талантливы и, как говорит ваша жена, просили повременить с отъездом на два дня. Значит, вы уже почти завершили свое открытие. Не так ли?
– Д-да…
– Вот. А вам не кажется, что поведение ваших родных в последние дни стало немного странным?
– Да... Немного.
– Себя же вы чувствуете здоровым и полным энергии как никогда? Готовы работать день и ночь?
– Да, так.
– А зачем вы прячете рукопись? Боитесь посягательств на нее?
Андрей ответил не сразу:
– Да…
– Почему? – не успокаивался старик – Какое-то внутреннее и необъяснимое для себя самого чувство? Какое-то необъяснимое и не понятное веление?
– Н-не… не знаю… Вроде того.
– А может и правду?... – Александр Петрович тяжело опустился на стул. Он сидел некоторое время молча. И вдруг его голос сначала тише, а затем все громче и громче зазвучал как приговор – Боюсь, что и в отношении вас Мартин Кох может оказаться прав. Да что там Мартин, – он резко, словно указуя на кого-то, ткнул рукой в сторону. – Боюсь, что и мои опасения могут оказаться верными! Вот что хуже! И уж тогда через два-три дня, когда вы закончите, или, быть может, даже и не закончите свою работу, – по большому счету для темных сил это все равно, для них даже лучше, если не закончите – но, или тогда, или раньше, или даже сегодня, с вами должно будет что-то произойти. Слышите, даже сегодня! А могло и вчера!
Услышав сказанное, Лариса, обливаясь слезами, с надрывом в голосе, вскрикнула:
– Нет! Нет же!
– Подождите, – мягко остановил ее Александр Петрович. – Подождите, дорогая моя… – а, когда мягкая волна его взгляда, укутывая и укрепляя, уже достигла самых глубин ее сердца, обернувшись, вновь обратился к Андрею. – Повторяю, что вполне возможно, что это именно так… Да, и вправду, Андрей, в вашем поведении стало много странного для окружающих. Вы для них на пороге сумасшествия. Вы для них почти сумасшедший. И это не их, а ваше поведение изменилось в последнее время до неузнаваемости. Понимаете? Для себя вы как бы остались нормальным, но для всех остальных нет. И когда через два дня, или даже сегодня, к примеру, в кабинете неожиданно вспыхнет пожар, все это легко объяснится не иначе как вашим психическим расстройством. И ваша гибель уже никому не покажется странной. Чего же тут странного? Сумасшедший ученый погиб от неосторожного огня или, скажем, от короткого замыкания в электропроводке. В итоге, сгорели все материалы. Рукопись, которую никто никогда не видел и уже не увидит. Да и была ли она? Было ли открытие? Открытие, которое способно было помочь множеству людей. Огромному множеству людей!... Нет, и не будет ответа. И никто из нас уже не узнает, а большинство людей даже и не догадается, в чем истинная подоплека случившегося и какие незримые темные силы привели к этому. Понимаете?
– О, ужас… – едва слышно выдохнула Екатерина Львовна, прикрыв ладонью рот.
В наступившей тишине было слышно лишь мерное покачивание маятника настенных часов. Дождь за окном перестал. Но небо по-прежнему было свинцово-се¬рым и холодным.
– Если так… – Андрей буквально впился глазами в старика, ища помощи. – Если так, то, что же тогда делать?... Что же мне делать?.. – вопрошал он, почти с отчаяньем в голосе. – Помогите!
– Я попытаюсь, я… Вот только я не в силах полностью остановить воздействие на вас.
– И что же делать?
– Оно сильнее моих возможностей. Я не в силах. И никто…
Лариса, закрыв лицо руками, громко зарыдала.
– Лариса! – воскликнул Александр Петрович. – Да подождите вы убиваться, дорогая моя! Мы не можем остановить, но мы можем помешать!
– Как?! Как?! Как?! – несколько раз лихорадочно воскликнула Екатерина Львовна сама готовая разрыдаться. – Как?!! – по ее лицу текли слезы.
– Надо размножить рукопись. Часть оставить в доме. Часть отдать знакомым и друзьям. И не оставлять Андрея одного. Пусть будет пока дома под присмотром любящих людей. И никаких посторонних встреч. Но главное – размножить рукопись, чтобы уже не было никакой тайны, никакой тайны, которую можно оборвать!
– Именно так! – придя в себя, Андрей вдруг вскочил и кинулся к кабинету. – Я… я сейчас.
– Ты… ты куда?! – сквозь слезы испуганно вскрикнула Лариса почти фальцетом. – Куда? За рукописью?!...
В наступившей тишине было слышно, как хлопнула дверь сначала в коридоре, а затем и в кабинете. Бледные женщины, растерянно посмотрели на Александра Петровича, не зная, что предпринять. Но вот через минуту послышались торопливо приближающиеся шаги и Екатерина Львовна, радостно кивнув дочери, облегченно вздохнула. Шаги слышались все ближе. На лицах появились улыбки.
И вдруг, ошеломляя присутствующих близостью трагедии, из коридора донесся приглушенный крик Андрея, а затем все услышали удар падающего тела.
– Не-е-ет!!! – Лариса, вскочив, с диким воплем, кинулась к мужу. – Нет!!! – вопила она на бегу, теряя последние силы.
– Не может быть… – зарыдав, повторяла Екатерина Львовна, не в силах подняться. – Не может быть… Не может быть… Ведь правда? Этого не может быть… Что же это? – она боялась тронуться с места. – Александр Петрович, что же это?...
Опасаясь самого худшего, он вскочил первым.
Когда, пошатываясь, они вбежали в полумрак маленького коридорчика, то увидели, как в нескольких шагах от двери, Лариса, стоя на коленях и громко причитая, обнимала лежащего на полу Андрея. Рядом снежным ковром были рассыпаны листы рукописи. Часть из них белым саваном покрыло тело Андрея.
Дыхание Екатерины Львовны остановилось, ноги подкосились и она, почти теряя сознание, рухнула на руки Александра Петровича.
– Мама. Мама! – сквозь слезы воскликнула Лариса, оборачиваясь. – Успокойся. Все в порядке.
– В-все в порядке, – морщась от боли, повторил Андрей, держась за разбитое колено и пытаясь привстать. – В порядке. М-м-м… – морщась, он коснулся разбитого лба. – Почему-то неожиданно погас свет и я упал.
И уже не в силах сдержать эмоции от всего пережитого, в один голос женщины сначала громко зарыдали, а затем столь же громко смеясь, не утирая слез, долго целовали и обнимали то Андрея, то Александра Петровича…
9
Провожая Александра Петровича в прихожую, утомленная Екатерина Львовна задумчиво молчала. Он не спеша надел свой черный плащ. Взглянул в зеркало на усталое, с кругами под потускневшими глазами, отражение. И, вяло улыбнувшись отражению Екатерины Львовны, поцеловал её пухленькую руку.
– Вот и все, – сказал он, шагнув к двери. – Слава Богу, все позади. Почти все…
– Это так невероятно… Невероятно. Я все еще не могу поверить во все это до конца, – в который раз произнесла Екатерина Львовна, печально улыбнувшись – Это просто невероятно.
– Увы, – Александр Петрович пожал плечами, – Мы еще многое не знаем в этом мире. Не знаем, что скрывается от нас. Но я уверен в одном: Доброе хочет нам помочь и поддержать, а злое помешать и навредить. И все это в сравнении с человеком и его силами весьма и весьма значительное, много более могучее и сильное.
– Вы думаете? – Екатерина Львовна озабоченно посмотрела на него.
– Да. И я даже уверен, что, если бы не огромная помощь Светлых сил, то все бы могло закончится с Андреем гораздо раньше и гораздо хуже. И ни я, и никто бы не смог помочь… Но Светлые силы всегда здесь, рядом. Они всегда протягивают нам руку помощи. Они всегда на нашей стороне. Нам надо лишь протянуть в ответ свою руку... Навстречу… Понимаете?... Но, чистую руку… Со светлыми целями и чистыми помыслами… Ведь, в том числе и поэтому существует молитва. Но не только молитвой можно это сделать. Светлыми мыслями, искренними словами, добрыми поступками… Понимаете?...
И я даже наверняка уверен, то, что вам пришла в голову мысль пригласить меня, и то, что я неким образом пришел к правильному выводу, и то, что у всех нас хватило сил противостоять тому темному, что незримо охватывало Андрея… – все это, безусловно, участие Светлых сил. Все это – их незримая помощь. Огромная помощь! И если бы не они, то… даже не знаю… Ведь мы еще многое не знаем в этом мире. Не знаем, что вокруг нас. Какие цели преследуют темные силы… В чем они хотя нам еще навредить... В какую опасную сторону хотят направить… Мы лишь только догадываемся…
– Но чьих сил окажется в конечном итоге больше? Сил темных или Светлых?... Ведь глядя на мир, похоже, что темного в мире порою много больше, чем светлого. И хотя, мне кажется, темное потом всегда проигрывает, но… – она не договорила. – Разве нет?
– Не совсем так, дорогая Екатерина Львовна. Не самого по себе темного, а, я уверен, темного творимого через людей и руками людей. Когда люди, сами того не ведая, встают вдруг на темную сторону – вот тогда… – Александр Петрович на некоторое время замолчал, а затем лицо его стало внезапно решительным. – Но все когда-нибудь изменится… Нет, все очень скоро изменится. Поверьте, я пока не могу вам сказать всего до конца… Но поверьте, придет вскорости день и многие из людей, быть может, даже с ужасом для себя, поймут, что многие годы являлись слепыми марионетками, а то и вовсе – помощниками темных сил. Хотя, скорее всего, не намеренно… Но руководствуясь, то государственной целесообразностью, то требованием времени, то условиями бизнеса, то разного рода обстоятельствами или какими-то личными соображениями, но в итоге – изо всех сил помогая бесовским силам, укрепляя и распространяя темное и злое в мире.
И все почему? А потому что, люди эти, будучи не совсем хорошими, или вернее сказать, имея в себе те качества, что при определенных обстоятельствах становятся злом для окружающих, благодаря именно усилиям темных сил, обретая все свои достижения или власть, люди эти, вдруг поднимаясь на вершины власти, или, становясь богатыми, или кем-то еще, но начинают тут же, самым негативным, причем, образом, верховодить еще большим множеством людей. И тогда уже эти самые множества вынуждены вести себя подстать навязываемым правилам. В результате, в одних укрепляются столь же негативные качества. Другие вынуждены, притворяясь и мучаясь, подстраиваться под диктуемые требования, под выстраиваемую или сложившуюся систему. Действуя в дальнейшем уже в соответствии с этими низкопробными требованиями. Но что самое печальное – и те, и другие со временем начинают верить в правильность таких своих дел и таких своих жизней. А иные и вовсе – уже не ведут речь ни о морали, ни о совести…
– Так уж и верить? – недоверчиво спросила Екатерина Львовна. – Разве это возможно?
– А вы вспомните вашу встречу с учеником вашего отца. Что он вам говорил в свое оправдание?... Он искренне верил, когда писал донос на своего учителя, что борется с врагом советской власти. Борется с вольнодумством и разложением в партийных рядах. Верил в это и в соответствии с этим поступал... Вот так…
Да и современные воротилы бизнеса, как и те или иные государственные чины, – шагая по головам, или, скажем, заглушая, в себе и в окружающих, человечное… все то человечное, что, на их преломленный взгляд, мешает «делу», – разве не воспринимают свои действия как единственно правильные?... И чьими орудиями, скажите мне на милость, чьими, в действительности, орудиями они при этом сами являются? На чью темную мельницу льют воду эти слепые исполнители, что, к примеру, в сталинские времена, что теперь?
– Слепые исполнители... – задумчиво повторила Екатерина Львовна его горькие слова, и вдруг вспомнила решительные, но пустые глаза Андрея сегодняшним утром. – О, ужас! Неужели это возможно?
– Что?
– Я говорю, как это стало возможно, что и Андрей, наш Андрей... В смысле, неужели и он не ведал в полной мере того, что творил?
– К сожалению, оказавшись под темным воздействием, и он воспринимал происходящее под каким-то своим углом зрения. И он воспринимал все происходящее в границах уже исключительно некой своей «правды», своего понимания происходящего вокруг… – Александр Петрович не договорил.
Замолчав, они вновь вспомнили перипетии сегодняшнего вечера. Некоторое время, не шевелясь, думали каждый о своем. Наконец Александр Петрович, поцеловав Екатерине Львовне руку, открыл дверь. – Постойте! – вдруг произнес он тут же, прислушиваясь и глядя куда-то в сторону. – Слышите? Слышите какое-то удаляющееся… – он было хотел произнести «не то рычание, не то скрежет зубов», но вовремя остановившись, недоговорил.
– Что там… опять?! – с тоской в голосе прошептала Екатерина Львовна.
– Да нет, это уже в прошлом, – произнес Александр Петрович, широко улыбнувшись. – Правда. Правда.
– И слава Богу! – с надеждой, тихо повторила Екатерина Львовна, когда шаги Александра Петровича по лестнице, удаляясь, совсем почти стихли.
Последний раз редактировалось: Гарайшин (Ср Янв 14, 2009 1:24 am), всего редактировалось 4 раз(а) |